Рабочие и солдатские массы Москвы в вооруженном противоборстве

Рабочие и солдатские массы Москвы в вооруженном противоборстве

В начале декабря 1905 г. решающую роль в развитии событий сыграло решение Московского совета о начале всеобщей забастовки, принятое им на заседании 6 декабря 1905 г. Реконструкция хода этого заседания, его предыстории и, наконец, само это решение отражают всю противоречивость настроения московских рабочих(как и заседание конференции МК большевиков 5 декабря 1905 г. — положение в московской организации РСДРП(б)) декабря в Петербурге были арестованы депутаты Петросовета, успевшие, однако, передать свои полномочия расширенному исполкому. Этот орган призвал рабочих Петербурга к всеобщей забастовке, но в столице этот призыв не нашел особенного отклика. По-другому обстояло дело в Москве. Некоторые эсэры и вовсе считали московское решение о начале забастовки результатом заблуждения, вызванного сознательным искажением дела некоторыми апологетами восстания: «Московский совет решил объявить стачку из-за Петербурга, а в Петербурге это сделали из-за Москвы». Часто связывали восстание с «решением Петербурга» и члены МК,2 но те участники событий, которые не принадлежали к московским партийным «верхам», практически не упоминают о каких-либо указаниях из Петербурга.

4 декабря 1905 г. вопрос о начале забастовки был впервые поставлен на заседании Московского Совета. Решено было лишь выяснить настроение рабочих к следующему заседанию Совета, назначенному на 6-е декабря. Хрестоматийные описания хода и решений этого заседания, где, якобы, под воздействием революционных боевых требований рабочих «все выступившие высказались за принятие воззвания, одобренного представителями революционных партий», основываются на воспоминаниях одного-двух лиц3. В этих воспоминаниях нельзя найти даже фамилий официально избранных руководителей Моссовета — присяжных поверенных Н.К. Муравьева и П.П. Покровского, арестованных вместе с Васильевым-Южиным и Шанцером* в ночь с 7-го на 8-е декабря. Показательно, что все эти мемуаристы хотели бы показать, что никакого воздействия на настроение рабочих, начиная с 4-го декабря, никем не предпринималось. Между тем известна листовка, выпушенная МК РСДРП 4-го декабря, где прямо говорилось, что «не сегодня-завтра, может быть, настанет решительный день» и что «близок, может быть, день решительного боя».2 То же самое было напечатано и в 8-м номере газеты «Борьба» за 6-е декабря. Только Е. Ярославский единственный раз, основываясь, между прочим, на книге «Москва в декабре 1905 г.», упомянул, что эти призывы основывались на соответствующем решении Моссовета за 4-е декабря,3 таким образом, во многом предрешившим известное решение, принятое на следующем заседании. 4-го декабря, согласно тому же источнику(«Москва в декабре 1905 г.») Моссовет обсуждал вопрос о присоединении к финансовому манифесту(о том, было ли принято по этому поводу определенное решение и какое именно, ничего не известно) и решил поставить патрули из дружинников по местам молебствия, намеченного на 6-е декабря.

Не использовавшиеся ранее в научном обороте мемуарные свидетельства, датированные 20?ми — началом 30?х гг., и другие документы позволяют по-новому взглянуть и на ход самого заседания Моссовета 6-го декабря.

Во всех случаях, когда речь идет о заседании Московского(а не районного или фабричного) совета, даже если в этом сомневаются, за давностью лет, сами авторы воспоминаний, подтверждением служит упоминание «какого-то дома» на Мясницкой улице(с некоторыми незначительными расхождениями) в качестве места большинства заседаний Московского Совета в ноябре-декабре 1905 г.

По воспоминаниям одного из десятников(или начальников) дружин на Прохоровской Трехгорной мануфактуре, в прошлом эсэра, а в 30?е гг. — коммуниста Ивана Максимовича Куклева,3 «на одном из собраний (Московского совета — А.В.) был поставлен вопрос: начать ли вооруженное восстание и когда начать? Депутаты других фабрик говорили, что они не готовы и настаивали повременить, но мы, прохоровцы, настаивали начинать скорее, потому что в это время наши рабочие, в особенности молодежь, которую удержать трудно, рвались в бой и было постановлено 7 декабря в 12.00 забастовать.» Еще одно свидетельство участника «первого собрания» Московского совета выглядит так: «оно состоялось в редакции газеты «Раннее утро», д. 20 на Мясницкой. Несмотря на большие фракционные разногласия, Совет постановил объявить всеобщую политическую забастовку». Примерно также вспоминают ход заседаний Совета(в доме по тому же адресу) и двое других его депутатов. По их словам, на этом заседании некоторые «руководители, очевидно, от Московского комитета, все время осаживали: «товарищи, не увлекайтесь, докладывайте о настроениях так, как они есть, а не фантазируйте.»2 Об «отрезвляющих» речах ораторов от МК свидетельствуют и другие авторы. Но несмотря на это, «категорически» решено было начать вооруженное восстание.» С другой стороны, многие попросту не понимали, что происходило на этом заседании, и спрашивали, «о чем здесь говорят, что решают?»3

Так же характеризует ход заседания совета на допросе в Московском охранном отделении в феврале 1906 г. бывший депутат-прохоровец С.Дмитриев, добровольно сдавшийся в руки полиции и давший «откровенные показания о заседаниях Московского совета».4 Эти показания охватывают период с середины марта 1905 г. и, разумеется, в них отражено собрание совета «в день 6 декабря, на Мясницкой». Это заседание на допросе 23 февраля 1906 г. С. Дмитриев(один из влиятельных революционеров-прохоровцев, явившийся с повинной в местную полицию) описывает следующим образом: «были заслушаны отчеты от г. Варшавы, затем — от железнодорожного союза, затем выступил редактор газеты «Борьба», было сказано, что завтра остановится вся промышленность России. Когда дошла очередь до фабрики Прохорова, то социалист Бабкин подтвердил, что все уже готово. Что пришлось подтвердить. Социалисты прочитали постановление, на что все единогласно согласились.»1 Есть свидетельство о том, что на этом заседании Моссовета меньшевики и эсэры пытались провести резолюцию «забастовка, но без вооруженного восстания».2

В тех случаях, когда авторы воспоминаний ограничиваются лишь воспроизведением решения этого заседания Моссовета, то, как правило, это делается без упоминания о содержавшемся в этом решении указании на перевод стачки в вооруженное восстание. Вот несколько вариантов, выбранных нами из мемуаров: «обсудить, какой день назначить для всеобщей забастовки», «остановить все по всей Москве, кроме необходимого для революции», — так понимали цель своей работы и свое решение сами депутаты»; «совет вынес лаконичное постановление: объявить всеобщую политическую забастовку в среду, 7 декабря, с 12 часов дня»; «6 декабря, в Николин день, резолюция о забастовке была принята единогласно.»3 В своем отчете «товарищ из Москвы», который выступал на исполкоме Петербурского Совета не позднее 18 декабря 1905 г., прямо заявлял, — по свидетельству большевистской газеты «Наш голос»(сменила приостановленный «Северный голос»), — что Московский совет объявил забастовку, а не вооруженное восстание, т.к. не было уверенности в готовности к вооруженной борьбе. …Ближайший повод к восстанию уловить было трудно.»1 Интересен текст листовки, выпущенной московскими эсэрами, которые, уведомляя своих сторонников о том, что «всеобщая стачка рабочих всей Москвы решена на собрании от всех районов нашего города», далее указывали: «она необходима, потому что положение рабочих невыносимо»(с этим трудно не согласиться), «она необходима, т.к. все восстали(курсив наш — А.В.) за свои права(дворяне, капиталисты, инженеры, врачи)».2

Документы профессиональных союзов, принятые вслед за решением конференции МК большевиков и Московского Совета, также не содержат призывов перевести забастовку в вооруженное восстание. Например, прокламация, изданная союзом столяров и фактически подготовленная активистами до предела революционизированной мебельной фабрики Н.П. Шмидта, имела такое содержание: «Правительство слишком зазналось, слишком нагло действует, поэтому собрание представителей сознательных товарищей эсдеков всей Москвы(конференция) решило начать Всеобщую политическую стачку для борьбы с правительством». Далее в листовке говорилось: «Комитет профсоюза доводит об этом до сведения и предлагает немедленно 7 декабря в 12 ч. прекратить работу.»3 Представители этого и других союзов, ни говоря ни слова о перспективе перевода этой забастовки в вооруженное восстание, ссылались на то, что «требования будут опубликованы МК совместно с другими революционными организациями.»4 Нет никаких упоминаний о вооруженном восстании и в поданной 7 декабря в 5 часов 40 минут телеграмме Центрального бюро Всероссийского железнодорожного союза(«Объявить с 7 декабря всеобщую политическую забастовку», до тех пор, «пока свободам угрожают опасности»1), в телеграмме, переданной тогда же по Казанской дороге.2

Всегда упоминалась в числе органов, принявших решение о начале восстания, и конференция 29?ти железных дорог(совместно с Центральным бюро Всероссийского железнодорожного союза), проходившая 5-6 декабря в Москве на квартире родной сестры инженера-техника Московско-Ярославской железной дороги Л.Б. Красина, Антонины Красиной(Б. Палашевский пер., 12, кв. 5). Итоги и ход этой железнодорожной конференции(«готовы бастовать в любой момент») всегда принято было считать веским доказательством готовности вооруженного восстания в Москве.3

Однако и на этом собрании весьма заметно было противодействие планам инициаторов забастовки. Один из ее участников так описывал её ход «по горячим следам»: «30 представителей железных дорог, не только из Москвы… обсуждали забастовку… Часть высказывалась очень решительно, другие, очень немногие — против. Одни просили отложить до января.» Против забастовки были, например, служащие Московско-Брестской железной дороги. Примерно так же описывался ход этой важнейшей конференции в воспоминаниях, написанных уже в советское время: «на конференции 29?ти железных дорог в словах делегатов не было уже той веры в свои силы, как это было в октябре. Настроение значительно упало.» В.Н. Переверзев, один из руководителей Всероссийского железнодорожного союза, в этих своих воспоминаниях прямо заявляет, что «далеко не все были уверены в успехе новой железнодорожной забастовки», настроение на этой конференции, вопреки распространенному мнению,4 было хотя и «очень возбужденное, но нерадостное». От одного из рабочих, членов железнодорожного союза, — вспоминает другой участник конференции, из меньшевиков, — поступило предложение объявить экономическую стачку, т.к. рвется к бою неорганизованная масса, а организованная понимает, что это бесполезно, что для этого сил пока нет.1 Членам московского комитета железнодорожного союза, которые «хорошо знали боевое настроение москвичей…, все же казалось, что начинать забастовку несвоевременно.»2 В итоге решение о железнодорожной забастовке было принято лишь под воздействием делегации Петроградского совета и Шанцера(Марата)(его появление на этом собрании было зафиксировано и Московским охранным отделением3), хотя «ни подъема, ни единомыслия на этой конференции не наблюдалось».4 Г.Г. Гиммер(«Григорий Иванович»), автор «Советов восставшим рабочим» и вовсе считал, что «товарищи железнодорожники высказывались на своей конференции против всеобщей забастовки, а также вооруженного восстания», — и никто из участников конференции военно-боевых организаций РСДРП в ноябре 1906 г. не стал ему возражать.5

Показательно недоумение, которое испытали местные активисты в Ростове-на-Дону, когда «они получили телеграмму из Москвы, то подумали, не провокация ли это, до того неожиданным фактом явилось такое раннее объявление забастовки», «к тому же накануне праздников».6

Именно такие настроения, когда принималось решение о забастовке и о восстании, далеко не случайны. Они отражают настроения самих рабочих, «громадное большинство которых», как отмечал даже В.И. Ленин, участвовало только в предшествовавших московскому восстанию мирной стачке и демонстрациях.1

Такое положение дел констатировал в середине 50?х гг. лишь Н.Н. Яковлев, который справедливо пришел к выводу, что Московский Совет «как будто забыл, что он объявил стачку с целью перевести ее в восстание» и ему «было не ясно, каким путем он переведет забастовку в восстание». Даже 8?го декабря исполком Моссовета призывал лишь «держать свои силы в крайнем напряжении.»2 Эти сведения согласуются со свидетельством Ю.Ларина, который утверждал, что московское руководство РСДРП первоначально решило перевести забастовку в восстание только при наличии активного присоединения части гарнизона.3 Все эти указания, как и указания на то, что «полного единодушия среди конферентов(имеются в виду депутаты Московского Совета — А.В.) не было», так и остались лишь достоянием научно-исследовательской и научно-популярной литературы середины-конца 20?х гг.4

Для оценки деятельности и решений Моссовета нужно иметь в виду и такие «забытые» уже в 20?е годы факты, что в составе Моссовета находились депутаты лишь от 91?го(или 92?х) московских предприятий. Есть указания и на то, что не все депутаты пользовались одинаковой поддержкой на выдвинувших их предприятиях.5 Несмотря на то, что Моссовет своей особой листовкой 4-го декабря торопил рабочих с выборами депутатов в свой состав1, на части предприятий, по сведениям моссоветовских «Известий», выборы продолжались вплоть до 9-го числа!2

Противоречивость настроений рабочих сохранялась и во время московских событий, хронология и внешняя сторона которых представляются следующим образом.

С середины дня 7?го декабря 1905 г. прекратились работы на таких крупных предприятиях Москвы, как парфюмерная фабрика товарищества Брокар, котельный завод Бари, механические заводы Гаккенталя и Г.Листа(Бутырский(близ Савеловского вокзала) и Софийский(на Софийской наб.) заводы, лако-красочная фабрика А. Мамонтова, фабрики Э.Цинделя, Жака, Михайлова, Досужева, Бородиных, Щербакова и на многих других, более мелких, на станции Центрального общества электрического освещения, но не более чем на 60% всех московских крупных и средних «заведений»(по подсчетам современной событиям прессы).3 По данным меньшевиков, 7-го числа забастовало только 50 тысяч рабочих. По их сведениям, фабрики «стали совсем» только к 9-му декабря, но и тогда кое-где работали(например, 300 человек — на трех заводах в Замоскворечье).4

Сохранилась часть сообщений частных приставов об остановке работ 7-го декабря. Так, во 2?м участке Пятницкой части 7 декабря забастовали рабочие примерно 30 фабрик(11 500 чел.) из общего числа 50, кроме рабочих мелких ремесленных заведений5. 9 декабря к ним присоединились рабочие еще трех фабрик.1 Примерно в такой же пропорции соотносились забастовщики и работавшие предприятия и в других, относительно спокойных частях города.2 В 1-м участке Басманной части прекратили работу на 7 предприятиях(3075 рабочих), причем на одном из них(1000 рабочих) — по распоряжению администрации; во 2-м участке Якиманской части — на 1-м предприятии с двумястами рабочих, в 1-м участке Яузской части — на 4-х предприятиях с 990 рабочими, в 1-м участке Рогожской части — 10 предприятий с 1510 рабочими, в 3-м участке Сущевской части — 6 предприятий с 1366 рабочими, прекратили работу предприятия на Пресне, два завода во 2-м участке Басманной части, три предприятия(792 рабочих) во 2-м участке Серпуховской части,3 7 предприятий(3009 рабочих) во 2-м участке Сущевской части.4

Часть предприятий продолжала работать и 8-го, и 9-го декабря, а на единичных предприятиях(например, экипажная фабрика в 1-м участке Якиманской части) 9-го декабря вновь приступили к работам.5 Последние сведения о вновь забастовавших «заведениях» относятся к 9-му декабря,6 но в отдельных случаях забастовка начиналась и 10?го, и 11?го и даже 12?го декабря.7 Аналогичные сведения есть об отдельных забастовках — «с некоторыми требованиями об улучшении быта» — и в конце ноября-начале декабря.8 Эти данные, в силу их территориальной неполноты, не дают оснований для каких-то количественных выводов, но общую картину они рисуют верно. Часть предприятий, действительно, прекратила работы 7-го декабря, другая часть — 8-го и 9-го числа. Из воспоминаний можно узнать, что иные мелкие «заведения», где работали одни земляки, и вовсе не прекращали работы.1 В этой связи не приходится говорить о действительной всеобщности забастовки и тем более о ее «удивительно дружном начале» 7-го декабря. Кроме того, на самих предприятиях остановка работ не оговаривалась выдвижением каких-либо политических или экономических требований,2 порой — с мирным настроением(кондитерские фабрики Сиу, Эйнем и др.). «Спокойно» заканчивались митинги забастовщиков на таких крупных предприятиях, как парфюмерная фабрика товарищества А.Ралле, типография И.Д. Сытина, чугунолитейный завод Зотова, механический завод Бромлея, макаронная фабрика Динг и др.3 Нужно учитывать, что часть фабрик, как и в октябре 1905 г., была остановлена по распоряжению самих хозяев. Часть фабрик пришлось «снимать», в т.ч. такие крупные предприятия, как фабрики Ралле, Тиля, Тильманс, Пихлау.4

Вскоре к забастовке примкнули технический и училищный персонал и часть высших служащих Московской городской Думы.5 Эти забастовщики были одними из немногих, кто вспомнил о политическом характере предстоящего «дела». Они сообщили городскому голове А.И. Гучкову, что «присоединяются к политической забастовке, чтобы добиться Учредительного собрания, Демократической республики и других политических прав» и одновременно «считают нужным предъявить… требования экономического характера.»6

7 декабря 1905 г. решили забастовать рабочие и служащие Московско-Ярославской железной дороги. 8 декабря 1905 г. решили «насильственно прекратить движение» и служащие Николаевской железной дороги, хотя это и не приостановило сообщения между Москвой и Петербургом. Телефонная связь Москвы с Петербургом поддерживалась благодаря непрерывной работе Центральной Московской телефонной станции.1

Предприятия губернии бастовали неравномерно и в меньшей своей части, а именно те из них, которые находились близ Москвы(с. Спас-Сетунь, Благуша, Троекурово, Богородское, Мытищи),2 а также в части Подольского и Богородского уездов. При этом в губернии полиция отмечала явление, подтверждаемое, для самой Москвы, всем комплексом источников: «как только агитация переходила на политическую почву, большинство рабочих отказывалось присоединяться к таким требованиям».3 В некоторых местах Московского уезда в «декабрьские дни» отмечались и движения противоположного направления. В той же Спас-Сетуни, где бастовала часть фабрик, утром 9-го декабря 7000 рабочих фабрики Реддавей вышли на молебен и длительный крестный ход по окрестностям предприятия.4

На вечер 9?го декабря 1905 г. приходится время строительства первых баррикад и вооруженных столкновений, которые начались в центре города(Тверская и Страстная площадь). В предшествующие два дня в Москве нигде не было заметно «наступательных действий», за исключением обычного, для забастовки, «съема» предприятий.5

Указания строить баррикады были даны революционными организациями после того, как их начали строить «явочным порядком» 9-го декабря. На это указывает и сожаление организаторов восстания о том, что такие указания «не были даны вовремя», и многочисленные сведения о стихийном строительстве баррикад, выявленные в начале 1920?х гг. московским истпартом.1 Топография баррикад, в основном, была такова: через Тверскую(проволочные заграждения); от Трубной пл. до Арбата(Страстная площадь, Бронные улицы, Б.Козихинский пер. и др.); по Садовой — от Сухаревского бульвара и Садово-Кудринской улицы до Смоленской пл.; по линии Бутырской(Долгоруковская, Лесная ул.) и Дорогомиловской застав; на пересекающих эти магистрали улицах и переулках; отдельные баррикады встречались и в других районах города, например, в Замоскворечье, в Хамовниках, в Лефортово; баррикадами была покрыта «Симоновская слободка»(в то время — формально за городом) и т.д2.). Баррикады, разрушенные войсками и полицией, вплоть до 11 декабря активно восстанавливались.3

По некоторым оценкам, было возведено до полутора тысяч разного рода баррикад, но лишь десяток-другой из этого числа был возведен специалистами своего дела4. Большинство баррикад мало чем напоминало правильные сооружения времен Парижской коммуны и революций 1848-1849 гг.(фр. la barricade), давшие название этому явлению. По высоте заслоны размером в один-два человеческих роста были чрезвычайно редки; баррикады не превышали 1,-1,5 метров и строились из разного рода подручных материалов(от бумажных обрезков и «металла-старья» до сидений от санок, кадок и «балок от курятника»1). Сбоку оставлялся проход для пешеходов, вокруг баррикад иногда разбрасывалось битое стекло(или мешки с пустыми бутылками, бутылки, заполненные песком), служившие препятствием для конницы.2

Баррикадные сражения и защита баррикад происходили следующим образом. Сами защитники баррикад находились не непосредственно за баррикадами, а укрывались на чердаках или за углами близлежащих домов, обстреливая оттуда остановившиеся войска, наряды полиции, казачьи разъезды и т.д. После резкого похолодания (до -20oС), наступившего в Москве примерно с 11- декабря3 (в первые дни восстания стояла довольно теплая погода), баррикады стали заливаться водой и превращались, таким образом, с одной стороны в ледяную горку. Основными укрытиями дружинников служили не сами баррикады, которые и не защищались, а многочисленные «заборы»(правильнее, широкие каменные ограды у многих домов) и множество низких одно-двухэтажных домов с чердаками.4 Для устрашения противника некоторые дружинники сопровождали свои залпы сильными ударами по железным вывескам и чугунным решеткам.

Сильный ружейный и револьверный огонь порой раздавался даже с колоколен и из-за оград близлежащих церквей(например, на Пресне -храмов Девяти Мучеников, Покровского и Введенского).5 Следует отметить, что храмовые издания использовались для ведения огня и правительственными силами.

Так происходил и ставший предметом многочисленных, но не вполне точных изобразительных интерпретаций, начиная с середины 1920?х гг.,1 бой ночью 17 декабря у баррикады на Горбатом мосту. Два орудия 2?го батальона Лейб-гвардии Семеновского полка дали залп по этой баррикаде, после чего 5?я рота, под непрестанным огнем дружинников, заняла и разрушила эту баррикаду.2 9-12 декабря и позднее происходили нападения на полицейские участки(2?й участок Арбатской части, 1-й участок Басманной части, 2-й участок Мещанской части, участки на Пресне), нападение на полицейский пикет близ Рогожской заставы3; ночью 10 декабря был произведен взрыв в помещении охранного отделения(Б.Гнездниковский пер., 10, близ Тверской).

Наиболее крупные столкновения правительственных сил(войска московского гарнизона и подкрепление из Твери) с народными массами и революционерами в период до 12 декабря произошли на Страстной площади(расстреляна толпа народа 10 декабря — первое столкновение с применением огнестрельного оружия, по общему мнению, и давшее начало вооруженной борьбе), вокруг реального училища «Фидлера» на Чистых прудах(12 декабря), в Комиссаровском техническом училище, в саду «Эрмитаж» и в саду «Аквариум». Участники этих собраний оказывали вооруженное сопротивление войскам и полиции.4 По улицам ходили толпы народа, среди которых находились и вооруженные дружинники. При встречах с войсками, когда из толпы следовали выстрелы, раздавались ответные залпы, и в результате такого «боя» революционерам, как правило, удавалось скрыться, а на месте оставались убитые и раненые обыватели.5

Перелом и без того «слабого» настроения рабочих произошел вечером 11?го декабря, когда «массы почувствовали, что не могут идти на штурм и что при данных условиях забастовка сама по себе вряд ли может чего-нибудь достичь.»1 Так, в ночь на 12 декабря штаб дружины на Московско-Казанской железной дороге решил, что дальнейшее продолжение борьбы в пределах Московского вокзала бесполезно и рискованно и выехал вместе с отрядом на линию в Фаустово.2 12 декабря уже действовали некоторые магазины в центре города; встали на свои места 2000 рабочих во 2-м участке Лефортовской части3, рабочие фабрики Крестовникова, бастовавшей в Московском уезде4. 11 декабря городская телефонная сеть вновь подключила около 250 частных абонентов, и т.д.5 По свидетельству противоположной стороны, именно 11-го декабря «войска осмелели» и заняли ряд рабочих районов.

С прекращением участия широких народных масс в беспорядках связаны неоднократные свидетельства о том, что 11 декабря 1905 г. было «крайней точкой восстания.»6 С этого времени, действительно, прекратилась массовая борьба, но революционеры сделали все, чтобы хоть на несколько дней продлить сопротивление. Назвав этот перелом «перегруппировкой сил», его фактически признали и авторы изданной в 1955 г. хроники событий «1905 г. в Москве», где периоду с 9 по 11?е декабря 1905 г. отведено 30 страниц, а описание оставшихся дней уместилось на 2-3?х листах.

12 декабря 1905 г. в 9 часов утра исполком Совета рабочих депутатов Москвы постановил «всюду устраивать баррикады и делать за ними вооруженные засады». Этот призыв строить баррикады послужил сигналом к продолжению борьбы для дружинников и профессиональных революционеров,1 и тем самым обозначил начало нового этапа прекратившихся было беспорядков. Активизировались малочисленные, но хорошо обученные и убежденные профессиональные террористические и боевые группы, в т.ч. эсэровские. Эти дружины окончательно перешли к «партизанской» тактике, разбившись на небольшие группы из 2-5 человек.

Так 12 декабря произошли новые кровавые столкновения в центре города(на Арбате, на Бронной ул. и на Миусской площади) и других местах, кроме Пресни, между силами правопорядка и членами тех боевых дружин, в составе которых рабочих «почти не было»,2 т.е. по преимуществу интеллигентскими, из «Латинского квартала»(так современники называли район Бронных улиц и Патриаршьих прудов3, населенный по преимуществу студентами и близкий к Пресне). Боевые дружины полностью переориентировались на предательский(как по отношению к войскам, так и по отношению к «обывателям») образ действий — стрельбу из-за укрытий(на первом этапе восстания — из-за скоплений мирной публики) по отдельным постам, военнослужащим и т.д.(есть указания и на то, что такая стрельба была делом рук полицейских провокаторов).

Это обусловило видимое ожесточение борьбы. 12-го декабря Ф.В. Дубасов телеграфировал в МВД, что положение стало очень серьезным(впрочем, эта телеграмма поступила к руководству МВД только… 19-го декабря).4 С 18.00 12 декабря в городе был объявлен комендантский час, и 12?го декабря прозвучал первый артиллерийский выстрел по жилым зданиям, из которых раздавались выстрелы. Велась перестрелка у Никитских ворот, на Патриаршьих прудах, на М. Бронной, активные действия велись в районе Садовой близ Цветного бульвара и близ вокзалов Николаевской, Казанской и Курской железных дорог.1 С середины дня 13?го декабря вновь началась активная перестрелка, произошли провокационные взрывы в нескольких жилых домах в центре города близ церкви Большого Вознесения(невдалеке от дома генерал-губернатора). Оставались забаррикадированными территории некоторых участков на окраинах города.2 Тактика, избранная правительственными силами, была, очевидно, не самой удачной. Это относится как к артиллерийской стрельбе, так и к вызовам(зачастую неоправданным) войск «во все места, где находились дружинники»,3 которые изматывали войска не меньше, чем перестрелки.

Тем не менее к 14?му декабря перевес оказался на стороне правительственных сил. Московские газеты, опубликовавшие хронику декабрьских событий, были единодушны: 14-го декабря революционное движение стали считать подавленным, многие стали сдавать оружие,4 к 15 декабря все «понемножку приступили к работам»5: в центре восстановилась нормальная жизнь: открылись банки, биржа, различные конторы, вышла газета «Русский листок».6 15-го приступили к работам до десятка предприятий в Замоскворечье, в других частях города, а на следующий день — почти все «крупные фабрики в участках», кроме Пресни и близлежащих окраин. Периодом с 7-го по 14-е декабря ограничиваются декабрьские события и в воспоминаниях их непосредственных участников-большевиков(за исключением текстов таких авторов, как Е. Ярославский и З. Литвин-Седой).1 Для современников было очевидно, что с восставшими справились(за исключением Пресни) к 14-15-му декабря, т.е. за день-полтора до того, как в активную борьбу вступил Семеновский полк.

Известное решение собрания большинства депутатов Московского совета 15(или 16?го) декабря предлагало прекратить борьбу. «Прекращать борьбу и стараться сделать это организованным путем» предложил москвичам и ЦК РСДРП из Петербурга.2

Одновременно с этим под давлением социал-демократов большевиков «Пресня» решила «принять всю тяжесть борьбы на себя».3 Она продолжила сопротивление и стала последним очагом восстания в Москве. События на Пресне первоначально развивались синхронно с общемосковскими(массовые шествия, убийства городовых и т.д.), с той разницей, что многочисленные баррикады позволили инсургентам с 8-9 декабря взять Пресню под свой контроль без особых вооруженных столкновений. Некоторые примыкавшие к Пресне районы(Петровско-Разумовское, Бутырки и др.) хотя и были, полностью или частично, отрезаны от центра, но самими восставшими(вопреки их последующим утверждениям) не контролировались. К 15-му декабря Ф.В. Дубасов осознал ущербность прежней тактики войск: «надо вести борьбу не с мертвыми зданиями, а с живыми людьми. Следует занимать отдельные кварталы и очищать их»,4 но это не отразилось на том, как штурмовали Пресню. На 15-16-е декабря приходятся и заключительные вспышки борьбы на окраинах, впрочем, отбитые полицией и войсками.1

Центром сопротивления на Пресне была Прохоровская Трехгорная мануфактура, где вокруг «Медведя»( Михаила Ивановича Соколова)* сплотились все наличные боевые силы московских максималистов(около 50 человек). Он(или он и большевик З. Литвин-Седой, появившийся на Пресне не ранее 12 декабря, и эсэр Ильин3) и руководили рабочими Трехгорки(это признавалось в изданиях, вышедших в свет вплоть до начала 1930?х гг.(в т.ч. и самим Литвиным-Седым, который называл себя «как бы единственным руководителем военного(курсив наш — А.В.) дела).» Сохранились и воспоминания тех товарищей Седого, которые прямо указывали, что всеми делами на Трехгорке руководил «Медведь», а Седого они «встречали в основном в бюро».4 В изданиях более позднего периода руководство пресненцами и Трехгоркой перешло к З.Литвину-Седому и его «заместителю Медведю, а затем -к одному З.Литвину-Седому5).

Активное участие в движении на Трехгорке принимали также профессиональные партийцы-максималисты Виноградов и Мазурин(«герой пресненских баррикад»), большевики З.Н. Доссер, рабочие С.Д. Дмитриев, И.М. Куклев и некоторые другие, тяготевшие, как и в целом вся Трехгорка, к эсэрам, которые имели там «исключительный успех и влияние».6

Пресню к концу восстания защищали около 200(а не два-три десятка, как утверждал Л.Б. Красин на IV съезде РСДРП) вооруженных дружинников. На Пресне собрались и вытесненные из центра члены различных боевых дружин. 16 декабря на Пресне прошло относительно спокойно; с утра 17?го и до 19?20?го декабря там происходили активные боевые действия. Правительственные силы были представлены лейб-гвардии Семеновским полком, который прибыл из Петербурга в первой половине дня 15-го декабря(когда в основном завершилась борьба в других районах города, кроме Пресненского) и начал осаду Пресни. 17-го декабря было в основном посвящено обыскам и эвакуации немногих оставшихся на Пресне мирных жителей. Стрельба, в т.ч. артиллерийская, возобновилась 18-го декабря, после того, как войсковые части якобы подверглись «организованному ночному обстрелу».1 Утром этого дня большинство дружинников покинуло Пресню. Артиллерийская бомбардировка Пресни закончилась к 20-му декабря.2

Общая численность активных участников борьбы в Москве с обеих сторон может быть оценена лишь приблизительно. Органы власти располагали примерно 800 полицейскими и 6-7 тысячами вооруженных солдат и казаков, не считая дворников, пожарных и вооруженных черносотенцев, которые не принимали активного участия в действиях на стороне властей.

В еще меньшей степени поддается точной оценке численность вооруженных дружинников. Дружины четко подразделялись на «районные»(из рабочих) и «летучие»(интеллигентские)..

С приемлемой точностью оценивается лишь число дружинников на отдельных крупных фабриках(туда, как правило, входили рабочие соседних предприятий) или по отраслям: например, на Прохоровской Трехгорной мануфактуре их число доходило до 200 человек, из которых к концу восстания оставалось не более сотни.1 В воспоминаниях самих дружинников и тем более их руководителей фигурируют более скромные цифры. К началу декабря в объединенной боевой дружине Московско-Брестской железной дороги, пресненских заводов Грачева(впоследствии — «Красная Пресня»), Мориц-Пальм и Трехгорной мануфактуры состояло 29 дружинников. Их бывший руководитель, Е.Н. Розанов(Николаев) смог назвать пофамильно всех своих дружинников даже в середине 1930-х гг.2 Руководитель боевого коллектива, куда входили рабочие заводов Гужона, Гаккенталь, Северной таможни(боевая дружина Симоновского р-на), И.А. Рублевский, определял его численность в 37 человек.3 Д.Д. Гиммер, выступая на конференции военных и боевых организаций РСДРП(большевиков) в ноябре 1906 г., приводит такие данные о дружинниках: 250 находилось в распоряжении МК(большевики), 200 — московской группы(меньшевики) РСДРП, 150 — эсэров и 250 — студенческо-кавказская дружина.4

По сведениям, содержащимся в воспоминаниях, датированных 20-30-ми годами, 300-400 пекарей вооружили револьверами и считали своими дружинниками эсэры. Около 50 человек насчитывали дружины лако-красочной фабрики А.А. Мамонтова, табачной фабрики «Дукат», мебельной фабрики Н.П. Шмидта. В 90 человек боевой дружины Миусского трамвайного парка входили и рабочие соседних фабрик. От 25 до 80 человек составляли(по отдельности) дружины Сокольнического района, Рогожско-Симоновского района(40 человек), Московско-Казанской железной дороги, типографских рабочих(40 чел.), ситце-набивной фабрики товарищества Э.Циндель, только 30 человек насчитывала собственно гужоновская боевая дружина; около 20 человек состояло в боевой дружине торговых служащих, объединенной дружине кондитерской фабрики товарищества А.И. Абрикосова С-й и соседней обувной фабрики Дмитриева(Сокольники), из шести человек состояла боевая дружина рабочих чаеразвесочной фабрики торгового дома С.В. Перлова, из пяти -на фабрике «Динг».1

Департамент полиции имел точные сведения о 199-ти членах районных боевых дружин.2

Общая численность пресненских дружинников, ежедневно питавшихся в училище Серебрякова-Копейкина, по сведениям, предоставленным Московской судебной палате следствием, составляла около ста человек.3 На суде над участниками восстания на Пресне были названы пофамильно следующие дружинники, «действовавшие в районе Пресни»(кроме «Седого», «Мартынова» и «Медведя»): Баулан, Иван Будаевский, Григорий Власенков, Дмитрий Власов, Егор Гарнов, Капитон Герасимов, Николай Глинцев, Василий Гудилин, Ефрем Гусаров, Иван Деев, Дмитриев, Павел Дьячков, Петр Еремин, Павел Ефимов, Петр Жеманов, Максим Зеленцов, Иван Иванов, Калошин(хромой), Макар Каменкин, Камьев, Матвей Канаев, Андрей Карачук, Федор Карпенков, Иван Карпов, Касаткин, Иван Клоповский, Борис Козлов, Мария Козырева, Сергей Копытин, Василий Которев, Краснов, Василий Крупин, Трофим Крюков, Михаил Кузин, Куклев(Гусаров), Прокопий Латышов, Павел Лебедев, Иван Леонов, Трофим Лисаев, Сергей Лудапов, Михаил Монахов, Борис Морозов-Германов, Василий Морозов(помощник «Медведя»), Степан Наседкин, Овчинников, Василий Осипов, Оспенников, Иван Павлов, Петр Пантелеймонов, Дмитрий Пенкин, Николай Рыбаков, Серафимов, Михаил Ситников, Федор Смельчуков Николай Смирнов, Дементий Степанов, Павел Тюльпин, Василий Умысков, Филиппов, Константин Филиппов, Никанор Филиппов, Петр Харенков, Павел Храпунов, Честнов, Сергей Чугунов, Филипп Шиханов,1 — всего 66 человек.

Согласно документам Семеновского полка, 17 пресненских дружинников(в основном Прохоровских и сахарного завода) было расстреляно, а именно: Вас. Антонов, Баранов, Белоусов, Григорьев(агитатор), Гущин, Захаренков, Ионов, Коротков, Крженевский(убийца околоточного надзирателя Сахарова), Крылов, Лактин, Ломакин, Михайлов, Нечаев(Колька боевой), Ив.Салтыков, Фролов, Шартуков.2

Авторы сборника «Москва в декабре 1905 г.» дают следующую раскладку пресненских дружинников по предприятиям: 40 человек — с фабрики Шмидта, 15 — с металлического завода Грачева, и 35 — из других предприятий района(10-20 меньшевиков и 15 — эсэров)3(впрочем, тут не указаны Даниловский сахаро-рафинадный завод(впоследствии им. Мантулина) и лако-красочная ф-ка Мамонтова).

В меньшей степени поддается учету и оценке численность «летучих» дружин, основные участники которых к 1920?м годам отошли от революционного мировоззрения и не оставили своих воспоминаний. Чаще всего упоминается так называемая кавказская боевая дружина, состоявшая из 20-30 бойцов, пятеро из которых были привлечены к судебной ответственности.4 Немногочисленными были и другие интеллигентские и партийные дружины. МВД знало пофамильно 44-х эсэровских дружинников и 28 членов эсэровской БО(из них 15 — евреи). 5 Эти дружины, в отличие от районных формирований, сражались более профессионально и более активно.

Общую численность дружинников сами современники оценивали от 1000(«активное ядро»1) до 60 000 вооруженных людей(газетные информации). Преувеличенные данные о числе дружинников сообщались и в сводках военных. 1850-2000 человек насчитывали московские дружины по данным Л.Д. Троцкого, 1000-1500 человек — по подсчетам З. Литвина-Седого(первоначально он приводил цифру в 700-800 дружинников) и других социал-демократических историков и литераторов. Сколько-нибудь точные подсчеты принципиально невозможны и из-за постоянного изменения персонального и количественного состава дружин; по сути, основным источником являются оценки, данные в различных воспоминаниях и свидетельствах 1906 — середины 20?х гг. Вслед за их авторами общую численность вооруженных дружинников можно принять как 1-1,5 тысячи человек. Эту цифру в известной степени поддерживает и информация о том, что после восстания властям сдалось 410 активных дружинников.2

Эти подсчеты вполне согласуются и с мнением историков и деятелей московского профессионального движения, что «фактических участников событий декабря», по сравнению с общей массой пролетариев, были «единицы». Характерен пример шерстоткацкой фабрики Михайлова в Замоскворечье, которая(из 600 человек списочного состава) дала только шестерых(!) баррикадных бойцов. С соседней чулочной фабрики к «декабристам» присоединилось еще трое, но и те оказались «несознательными».3

Однако ни прекращение работ после призыва к забастовке, ни переход к строительству баррикад и ведению вооруженной борьбы не изменили сложившегося в предшествующий период настроения рабочих. Об этом свидетельствуют многочисленные факты, характерные для всего периода вооруженного восстания.

Во время восстания постоянно продолжали возникать жаркие споры, и настроения, что «мол, не следовало начинать»,1 находили достаточно сторонников. Так, если на одном из собраний рабочих Кушнеревской типографии «в декабре, в каком-то доме на Пименовской улицы… один говорил: «надо вооруженное восстание», то другой — «не надо». Даже в преддверии вооруженного восстания, 7 декабря, управление Московско-Курской железной дороги сообщило в охранное отделение, что часть рабочих хочет, а часть не хочет работать.2 В Хамовниках на собрании районных депутатов 9-го декабря выяснилось, что на 16-ти предприятиях «дружное настроение», на трех — «среднее» и еще на трех — «неважное».3

По многим причинам не принял сколько-нибудь активного участия в забастовке и такой важный и многочисленный отряд московского пролетариата и среднего класса, как почтово-телеграфные служащие. «К моменту 7 декабря, забастовав за три недели до этого, почтовики уже выдохлись»4 и начали вновь поступать на службу. Как раз 6?го декабря были приняты на службу последние работники. «Большим счастьем» считало само руководство почтамта то, что «почтово-телеграфная забастовка совершенно окончилась раньше, чем началась в Москве забастовка общая», иначе «наши идиоты присоединились бы к стачечному комитету и направили бы свои действия против почтамта, защищать который …было бы, пожалуй, нечем.»5 То, что оказалось счастьем для руководства почтамта, являлось серьезным свидетельством отсутствия у инициаторов восстания четких планов и реальных возможностей влиять на развитие движения.

Очень немногие забастовщики смогли отстранить администрацию от управления производством. На некоторых предприятиях кое-кто из забастовщиков предлагал не отстранять ее, «чтобы она несла прежнюю ответственность, а мы ей будем только помогать.»1 Известные попытки забастовщиков принять на себя регулирование тех или иных сторон производственного цикла или городской жизни крайне немногочисленны. Нам удалось выявить лишь упоминания о том, что стачечный комитет железнодорожников на ст. Москва-Курская во время восстания ведал движением товарных и воинских поездов; «нелегальные лица» взяли на себя и поддержание самого общественного порядка в районе Москвы-Курской и станции Москва?2, революционеры назначили и управление Московско-Казанской железной дорогой;2 Центральное бюро железнодорожного союза в своей телеграмме от 11 декабря 1905 г. предложило всем местным комитетам «принять меры для обеспечения хлебом голодающих», ускорить перевозку манчьжурских войск на родину и предложить последним присоединиться к бастующим и помочь в «свержении цепей рабства и произвола».3 Московский Совет обратился в правление союза коммунальщиков и «к отдельным группам рабочих с призывом о производстве временных работ в общественно необходимых учреждениях во время восстания».4

Воздействие общемосковских забастовочных органов(в частности, Московского совета, в т.ч. и до начала вооруженного восстания) на выдвижение требований, а затем и на сам ход вооруженной борьбы было мало заметным.

О том, что забастовка не всегда проходила ровно и в известных «дьявольских гнездах», свидетельствуют и документы соответствующих предприятий. Так, на парфюмерной фабрике Ралле на Бутырках производство полностью не останавливалось и в самый разгар Декабрьского вооруженного восстания, а сдельщики и вовсе не бросали работу.1 Тем более нельзя записывать в политические забастовщики и рабочих всех остановившихся крупных предприятий, особенно тех, которые, как например на металлическом заводе Ю.П. Гужона, «к политическим вопросам относились с прохладцей».

В этой связи показательны свидетельства газеты «Известия Московского Совета рабочих депутатов» — единственного печатного органа, выходившего в Москве 7-11 декабря 1905 г.(в типографиях Сытина, Мамонтова, Левенсона, Кушнерева и Чичерина), не считая двух номеров агитационной газеты, вроде бы выпущенных на Пресне2. По данным этой газеты, даже 10?го декабря, уже после появления первых баррикад, «сделать… ничего не пришлось, все разошлись» — это о грандиозном уличного шествии на Бутырках. На лако-красочной фабрике А.А. Мамонтова на Пресне 11 декабря из-за «разрозненного настроения» не состоялся запланированный митинг. На фабрике Щербакова митинг не состоялся по уже известной причине: «происходит расчет и часть отправляется в деревню».3

Бегство «огромного большинства рабочих»4 по деревням уже «после первой схватки», т.е. вслед за началом собственно вооруженных столкновений, своего рода «вторую волну» покидавших Москву, также отмечают многочисленные очевидцы.5

Обсуждение политических вопросов, по общему правилу, не приводило к поддержке каких-либо решительных действий. Характерны собрания профессионального союза портных и портних, где 8, 9 и 10 декабря решались вопросы о выборе исполнительного органа, замене арестованных руководителей, и только 11 декабря был поставлен вопрос о дружине, но «так ничего решено и не было».1 Точно также несколько ранее(4 декабря 1905 г.) проходило собрание в Музее содействия труду и «делегатов» от такой профессиональной группы, как металлисты.2 Собрания рабочих типографии И.Д.Сытина на одного из городовых произвели следующее впечатление: «рабочие «шумели», уходили и снова приходили»(данные за 11 декабря 1905 г.). Даже знаменитая Прохоровская мануфактура напоминала в первые дни восстания «царство без царя»: «одни настаивали на демонстрации, другие вели всевозможные беседы, третьи советовали заняться постройкой баррикад, четвертые говорили, что же теперь надо делать, и что будет за то, что мы не будем работать».3

Рабочие при первой возможности, причем по своей воле так или иначе отказывались проводить в жизнь только что принятые ими боевые решения. Если 9 декабря на парфюмерной фабрике Ралле решено было «обезоружить чинов полиции, начальников — задерживать», то пришедшего туда 14 декабря околоточного надзирателя местной полиции, после некоторый объяснений, рабочие этой фабрики «простили».4 Даже дружинники порой отказывались разоружать полицейских, а некоторые боевые дружины распустились еще 11-12 декабря.5 Сравнение настроения в декабре 1905 г. и в ноябре 1917 г., по мнению очевидцев и участников этих событий, говорит не в пользу первого, более того, в декабре 1905 г. «был даже определенный раскол».6 Отсутствием какого-либо желания участвовать в активной вооруженной борьбе объясняется и то, что многочисленные толпы народа, наводившие панический страх на представителей фабрично-заводской администрации, легко рассеивались при появлении вооруженной полиции или войск: так, 7 декабря семеро жандармов успешно противостояли «натиску» двухсот рабочих на Московско-Курской железной дороге. Увидев войсковую охрану, рабочие или сами расходились, или без сопротивления разгонялись полицией(три тысячи человек 10 декабря 1905 г.).1

Видимое участие рабочих в уличных шествиях не всегда свидетельствовало об их революционном характере. Полиция, в отличие от обычных современников событий, не всегда отмечала то, что немалая часть рабочих «гуляла», пользуясь неожиданным «праздником». Эти рабочие часто ходили гурьбами по улицам с песнями, под сильным хмельком, а некоторые, хватив лишнего, позволяли себе различные эксцессы.2

То, что препятствия к вооруженной борьбе имели именно психологический характер, подтверждают и данные об использовании огнестрельного оружия представителями «низов». Большевики считали, что само по себе вооружение народа будет иметь и решающее психологическое значение, даст возможность преодолеть ограниченность народовольческой и эсэровской тактики, рассчитанной на террористов-одиночек. Но само по себе снабжение рабочих револьверами и патронами(которые зачастую, по свидетельствам современников, вскоре оказывались в ломбардах и продавались на барахолках) не привело и не могло привести к ожидаемым изменениям в психологии.

Многие участники восстания говорили, что они не знали, для чего они носили револьверы и «что есть такое за баррикады», как применять имевшееся у них оружие.3

Революционеры в своих письмах сетовали на то, что полиция «голыми руками берет собрания с оружием». И такие факты, уже по сведениям Московского охранного отделения, не были исключением.1

И дело было не в недостатке огнестрельного и иного оружия, и даже не в неумелом с ним обращении, как это иногда пытаются представить авторы некоторых воспоминаний и исследований.2 Боевые дружины получали браунинги и маузеры не отдельными экземплярами, а увесистыми ящиками, «целыми вагонами»; оружия и патронов хватало даже для того, чтобы проводить массовые учебные стрельбы: «боевые дружины ходили учиться стрелять и в Петровско-Разумовское, и в Сокольники, во Всехсвятское», в открытую стреляли и в Кирхгофской роще на Бутырках, где в конце ноября -начале декабря 1905 г. стрельба была слышна каждый день.3

В начале 1906 г. одно из эсэровских изданий(листок «Рабочий» N 9) откровенно свидетельствовало: «во время последних событий революционеры оказались прекрасно вооружены… Динамит и гранаты, берданки… были даже в Москве, где за последние месяцы ни один револьвер не пропускался из таможни в магазины».4 «Оружия оказалось больше, чем нужно было наличному числу мятежников»5Один из близких свидетелей восстания также признает, что к концу его «дружинники не хотели и смотреть на револьверы. Все были вооружены винчестерами, винтовками, берданками».6

Красноречивым свидетельством являются многочисленные случаи обнаружения, в больших количествах, неиспользованного оружия после восстания. Это удалось сделать даже после пожара на мебельной фабрике Н.П. Шмидта. Во время пожара военные слышали, как на территории этой фабрики взрывались в огне многочисленные боевые снаряды. Целый склад такого оружия и разнообразных химических реактивов сразу же после восстания был обнаружен воинскими чинами под одной из спален Прохоровской мануфактуры. Отдельный склад оружия принадлежал московским эсэрам.1 Много находили и заготовленного холодного оружия, например, на фабриках Товарищества московского сахарно-рафинадного завода, на квартирах рабочих заводов Г. Листа(Бутырского), Тильманс и других. За один раз во время обысков удавалось отбирать от двух-трех(как, например, у трех приказчиков Московского отделения торгового товарищества «Бр. Елисеевы»2) до двух-трех десятков единиц огнестрельного оружия и боеприпасов к нему. Ежедневно помещавшиеся в начале 1906 г. в газетах(например, в петербургском «Новом времени») телеграммы из Москвы, как и другие многочисленные свидетельства, извещали «об открытии его(оружия — А.В.) всюду, в домах, гостиницах, на станциях железных дорог, в вагонах, в учебных заведениях, на фабриках и проч.»3 Это подтверждают и результаты последующих(в 1906 г. и позднее)обысков, когда обнаруживались сотни и тысячи единиц неиспользованного огнестрельного оружия.4 Последний, известный по документам Московского охранного отделения, факт обнаружения оружия, спрятанного декабристами 1905 г., датируется ноябрем 1909 г.1

Наконец, только суммы, собранной на вооруженное восстание только по линии боевой группы МК большевиков — никак не менее 27 тысяч рублей(а были и другие немалые поступления, не отраженные в их денежных отчетах: например, 5 тыс. руб. передала А.А. Богданову Елизавета Шмит,2 26621 руб. для этой цели находилось в кассе Московского стачечного комитета и т.д.3) — с лихвой хватило бы на вооружение 1000-1500 и более человек(при средней цене(даже при нелегальной покупке) револьвера системы «Наган» 15-18 руб., тысячи штук патронов к нему — 25-28 руб.; «Смитт-Вессона» 20 руб., браунинга — 25-30 руб., маузера — 50 руб., парабеллума — около 100 руб.(последние по боевым качествам не уступали винтовкам и охотничьим ружьям).4 Согласно своему собственному отчету, 14 316 руб. истратил на скупку оружия в Москве и Петербурге ЦК партии5(плюс результаты экспроприации в Петербургском отделении Волжско-Камского коммерческого банка, произведенной с ведома Л.Б. Красина и А.Л. Парвуса, не отраженные в данном отчете), 15 тысяч руб. собрал на цели забастовки железнодорожный союз.6

Все это указывает — даже при наличии протестного настроения — на такие важные морально-психологические препятствия к вооруженной борьбе, которые не могли быть компенсированы никакой военно-технической работой.

Квазигородская, псевдосельская структура расселения большинства московского населения, его коечно-каморочный быт и скученность проживания — характерные черты для первопрестольной1 — составляли ту объективную социально-бытовую структуру, которая обусловила и важные особенности поведения московского пролетариата в декабрьских событиях.

«Четыре семьи в одной комнате», — такое положение для быта рабочей Москвы начала XX века, особенно у текстильщиков, считалось заурядным явлением.2 Дети даже не помнили, чтобы родители покупали им молоко или новые вещи, но помнили, что постоянно слышали от родителей «хотя бы вы издохли». И рождение мертвых детей, высокая младенческая и детская смертность(от «слаборождения» и болезней) случались в рабочих семьях, снимавших «коечку, угол», гораздо чаще, чем нам представляется. Это было неудивительно, когда на семью из 3-4 человек в «полутемной маленькой комнате» приходилось 30-40 рублей в месяц.3 Оставляло желать лучшего и питание взрослых(например, на кожевенной фабрике Бахрушиных ели в основном требуху). При этом находились и покупатели на помои с фабричной кухни.4 Не было никаких условий и для отдыха: так, на лако-красочной фабрике Мамонтова рабочие не имели ни одеяла, ни матрасов, а спали на стойках из поленьев или на стружках.5 В 1905 г. на той же Трехгорке были такие порядки: «в одной комнате жили 8 человек, по четыре пары, кровати около стен. Каждая кровать завешивалась своей занавесочкой. Посторонних в спальню пропускали только днем… В спальне жили семейные, только бездетные. Народится ребенок. Эту пару переводили в другую комнату, где жили три семьи, из них две — бездетные.»6 Столь же тяжелым и безрадостным был быт рабочих на более мелких предприятиях и производствах, особенно в пищевой промышленности.1 Все это было хорошо известно власть имущим, признававшим, что рабочие «ютятся» в своих спальнях,2 но не принимавшим никаких мер для того, чтобы облегчить положение пролетариев. Но даже близкие родственники, жившие в одинаково тяжелых, «в самых отъявленных»3 условиях (лако-красочная фабрика А. Мамонтова и фабрика товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры), совершенно по-разному относились к лозунгу вооруженного восстания. Одни проявляли крайнее озлобление («мой муж ни на что не посмотрел, взял ружье и с винтовкой пошел на баррикады»), вполне объяснимое такими условиями(«в одной комнате жили 8 человек, по четыре пары, кровати около стен»)4 другие -такой же резкий протест против действий инсургентов(«…пошла к сестре и говорю ей -мужа моего расстреляли, а она говорит: «ну и … с ним. Тебя напрасно не расстреляли», — заканчивала свои воспоминания одна из работниц Трехгорной мануфактуры в 1936 г.).5 Иными словами, нужда и бедствия разных слоев московского населения(в т.ч. рост экономических различий внутри разных отрядов самих московских рабочих) никак не могут рассматриваться как единственный фактор революционизирования московского пролетариата.

Следует сказать, что реакция протеста против такой несправедливой, причиняющей ущерб человеку, вопиющей об отмщении системы, тяжким грузом лежащей на рабочих, была вполне оправдана.

Но то, каким образом и в каких формах выражали свой протест рабочие на различных предприятиях Москвы, в какой степени их протестные настроения оказывались восприимчивыми к внешнему субъективному воздействию и руководству, зависело от целого ряда привходящих условий.

На наш взгляд, именно влиянием определенных субъективных условий объясняется существование устойчивых и весьма радикальных очагов протестного движения в Москве(независимо от отраслевой или территориальной принадлежности тех или иных предприятий) в ноябре-декабре 1905 г.

Такие «очаги» возникали, во-первых, на предприятиях с лучшими материальными условиями жизни. На многих мелких и средних производствах с полупатриархальными, земляческими отношениями и гораздо большим уровнем эксплуатации революционные идеи встречали довольно дружный отпор и противодействие.1

На Московско-Казанскую дорогу, по свидетельству современников, было «трудно поступить, т.к. там были лучшие условия, чем где-либо, в смысле заработка».2 Если средний месячный заработок машиниста составлял до 200 рублей, то на Московско-Казанской дороге от 420 до 540 рублей без учета квартирных и погонных выплат, при том, что среднемесячная зарплата московского рабочего колебалась от 15 до 45 рублей.3 Тем не менее машинисты Казанской дороги, прослужившие там до 40 лет, «замечательно дружно стояли за забастовку», из всего депо выделилось 5-6 человек, которые были против, да и те были «из молодых». На хорошем счету была и партийная организация Казанской дороги.4

Точно также можно оценить и положение на таком предприятии, как ситценабивная фабрика товарищества Э. Циндель. Хозяева выстроили для рабочих неплохие спальни, столовые, больницу, народный дом, школу, действовала наградная система.1 Сами рабочие-текстильщики Даниловской мануфактуры так оценивали эти преимущества фабрики Циндель: «Там почему доступно было? Там столовая была, и капиталист был не русский — немец какой-то(семейство Циндель — потомки французов, приехавших в Москву в середине XIX столетия — А.В.). И администрация послабже.»2 Это наблюдение подтверждается и данными ретроспективных историко-социологических исследований современных ученых.3 На этих предприятиях создавались благоприятные условия для агитационно-пропагандистской работы, для появления собственных рабочих-пропагандистов и агитаторов.

Довольно сносные и лучшие, по сравнению с другими предприятиями отрасли, условия труда в знаменитой Филипповской пекарне(головной предприятие на Тверской улице), не помешали ей стать в 1905- гг. настоящим «революционным гнездом», откуда выходили и распространялись по всей Москве революционные политические требования.4 Не смогли предъявить никаких экономических требований к владельцу фабрики, «кроме как выплачивать жалованье каждые две недели», и рабочие мебельной фабрики Н.П. Шмидта.5

Если владельцы предприятий(например, Прохоровской Трехгорной мануфактуры, типографии И.Д. Сытина и др.) не только поощряли культурно-просветительную работу, но еще и принимали нейтралитет(или сочувствовали) революционной пропаганде среди пролетариев, следуя своим собственным либеральным взглядам, то мировоззрение их рабочих неизбежно принимало политизированный и атеистический оттенок. Именно на таких предприятиях и именно наиболее высокооплачиваемые и квалифицированные рабочие-полуинтеллигенты проявляли наибольшее недовольство1, и первыми поднимались на борьбу, увлекая за собой своих товарищей.

На предприятиях такого же типа(например, кондитерская фабрика товарищества Эйнем), где сами хозяева-«немцы»(О. и Э. Гейсы) считали нужным активно противостоять революционной пропаганде и агитации, эти явления не приживались2.

Некоторые предприниматели(например, в табачной отрасли) старались использовать забастовку на предприятиях своих конкурентов, вплоть до выдачи на поддержку их бастующих рабочих солидных сумм денег.3

Важным условием развития протестного движения(в направлении его радикализации) стала деятельность революционно распропагандированных пролетариев и агитаторов из рабочих, использовавших «бессознательный порыв» их товарищей, которые «ходили на собрания», «сваливали столбы», «не отдавая себе ясного отчета.»4

Это можно показать, в частности, на примере ситуации, сложившейся в преддверии Декабрьского вооруженного восстания на парфюмерной фабрике Ралле на Бутырках, одной из окраин московского северо-запада.

Душой движения на этой фабрике был Дмитрий Милов, один из молодых фабричных рабочих(в 1905 г. ему исполнился 21 год, а его родному брату Кузьме Милову -18 лет. После Октябрьской революции Дмитрий Милов стал председателем Московского уездного комитета РКП(б), зав. земотделом Московского губернского совета, а затем -ответственным сотрудником ОГПУ).

В 1905 г. братья Миловы были главными организаторами противоправительственных манифестаций. Увольнение Дмитрия Милова с братом Кузьмой незадолго до декабрьского восстания вызвало общую забастовку на фабрике Ралле, которая прекратилась лишь после восстановления братьев Миловых на работе. Исключительно благодаря Дм. Милову на митингах распространялись революционные прокламации, собирались деньги на вооружение, на фабрику неоднократно приезжала вдова Н.Э. Баумана и т.д.1 Все это происходило только на фабрике Ралле. В гораздо меньшей степени движение захватило соседние фабрику «Сий и Локк», где раньше работал Дм. Милов, фабрику Анонимного общества прядилен коконного отброса в России, парфюмерную фабрику А.Лемерсье.2 На хрустальном заводе торгового дома наследников А.Ф. Дютфуа(Б.Панская ул., в двухстах-трехстах метрах от проходной фабрики Ралле), когда их пришли снимать революционно настроеннные рабочие-парфюмеры, то, по воспоминаниям непосредственного участника событий, рабочие завода Дютфуа заявили, «что обварят забастовщиков расплавленным стеклом».3 Да и в целом на Бутырках во время восстания «было тихо»,4 хотя эта территория непосредственно примыкала к мятежной Пресне, и там оставались лишь штатные полицейские, к тому же отрезанные от центра Москвы революционерами. Точно также спокойно (не считая событий вокруг типографии И.Д. Сытина) было и во всем Замоскворечье.5

«Братья Миловы -это зло всей фабрики, они научают только дурному и если бы их на фабрике не было, то было бы все спокойно и рабочие не бастовали бы и работали как прежде», — в сердцах воскликнул во время допроса один из старых рабочих фабрики Ралле, А.С. Елисеев.1

На определяющую роль отдельных лиц из рабочей среды или профессиональных агитаторов(особенно при попустительстве хозяев предприятий) указывают самые различные свидетельства — от судебно-следственных документов и первичных материалов охранного отделения — до воспоминаний, опубликованных в 20?30?е гг. Ядром этих сил была особенно активно действовавшая во второй половине 1905 г. лекторская группа МК РСДРП.2 Некоторые независимые иностранные наблюдатели утверждали, что «все движение» в Москве оказалось «результатом веры в агитаторов».3

Примерно также современники объясняли причины особой роли всей Пресни в декабрьском восстании. Сравнивая Пресню с «другими большими заводами и фабриками Москвы», где «события не разыгрались», современники выделяли революционизирующую роль фабрики Н.П. Шмидта, самого ставшего организатором боевой дружины на унаследованном им предприятии по изготовлению элитной мебели на Пресне, где до этого долгое время было «тихо и спокойно».4

Чуть менее революционно ангажированную администрацию товарищества лако-красочной фабрики А.А. Мамонтова(И. Романов(пом. заведующего фабрикой), Финицатов, Шаханов, зав. отделением Н.Липин, фельдшер Г. Князяотов) революционеры также называли удивительной» и признавали, что «организационная часть вооруженного восстания на фабрике прошла хорошо главным образом потому, что там была такая администрация».5 Рабочих пресненского металлического з-да В.Грачева и Кo даже не принимали на других предприятиях, «революционерами считали». А почему? «Хозяин не был зловреден, либералил, дети были с высшим образованием. Возможно, что кто-нибудь в семье хозяина был в подпольной организации.»1 Московская администрация даже требовала от владельцев завода отстранить его наемного директора — П.Ф. Верхоланцева, деятельно сочувствовавшего революционерам.2 Наконец, третий очаг пресненского сопротивления — Даниловский сахаро-рафинадный завод. Там «сам директор завода Рашевский сочувствовал революции. Рашевский… подсказывал рабочим, какие требования нужно предъявить хозяину.»3

Такое отношение было характерно и для управляющего фабрикой товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры Д.И. Познякова, который являлся на заседания «революционного парламента» и помогал ему собираться «во всякое время», для администрации ситценабивной фабрики Э. Циндель(Замоскворечье), директора фабрики Товарищества резиновой мануфактуры С. Д. Вульфсона,4 либеральничал накануне восстания(и не только) и «старик Филиппов» и его пекарня на Тверской стала одним из революционных центров московских пекарей.5

Для Пресни следует помнить и о том, что даже после формального включения в черту города(в начале XX века), эта местность была отделена от Москвы труднопреодолимым «Пресненским гуляньем», чередой свалок, устроенных близ Пресненского вала и т.д. Такие же особенности местности немало способствовали столкновениям с правительственными силами на Миусах(где вся Миусская площадь была завалена камнями и отходами железных дорог, а вокруг находились лесные склады и огороды), в Дорогомилово, на Бутырках.1 «Деревенская постройка домов, заборы, возможность перескочить с одного двора на другой, калиточки»2 и в других частях города, особенно бросавшиеся в глаза петербуржцам(в частности, А.С. Суворину, который и был автором приведенного высказывания), заметно облегчали действия революционеров.

Так то или иное предприятие становилось «чертовым гнездом» своего района. После удаления «нежелательных элементов» из среды администрации и рабочих жизнь, как правило, возвращалась в прежнюю колею.

Это верно и в противоположном отношении. На казенном винном складе № 2, по свидетельству рабочих, особым влиянием пользовался один из рабочих-депутатов, 29-летний Иван Лобов. Именно его противодействие удержало коллектив этого винного склада от активного участия в вооруженном восстании,3 которое приняли, например, рабочие 1?го(б. ликеро-водочный завод N 1, ныне — АО «Кристалл») и 3?го московских казенных винных складов. Рабочие вино-водочного завода товарищества Н.Л. Шустова активно вооружались и участвовали в строительстве баррикад. На таком же заводе — «П.А. Смирнова у Чугунного моста в Москве» в дни беспорядков царило относительное спокойствие.4

В подтверждение доминирующей роли лиц интеллигентных профессий как основных инициаторов и активных участников декабрьских событий можно привести сведения о сословно-классовой принадлежности лиц, задержанных органами охраны правопорядка в Москве с 7 по 22-25 декабря 1905 г. по сохранившимся полицейским сводкам. В этот период были разновременно задержаны «за принадлежность к РСДРП» 6 интеллигентов и 1 крестьянин; арестованы в доме И.И. Фидлера 9 декабря 1905 г. 39 рабочих и крестьян, 75 представителей интеллигенции и 1 дворянин; 14 декабря 1905 г. при «ликвидации Московского промышленного(«Комиссаровского») училища» — 15 рабочих и крестьян и 43 человека -из интеллигенции; «разновременно задержано» по особому списку с 7 по 29 декабря — 78 мещан, 5 дворян, 13 студентов, 120 крестьян и 25 рабочих.1

Активность революционизирования рабочих в конце ноября — начале декабря 1905 г. со стороны социал-демократов-большевиков также в определенной степени объяснялась и тем, что оно велось не столько партийными профессиональными пропагандистами, сколько партийными боевиками, в результате чего отмечались даже «конфликты между центрами боевыми и общими» из-за «неоформленности компетенции боевых и военных центров» РСДРП(б).2

Помимо методов убеждения, партийные организаторы уже во время восстания широко практиковали и силовые методы привлечения на свою сторону несогласных или колеблющихся из среды тех же низов.

Наиболее распространенной формой присоединения к забастовке было»снятие» фабрик и заводов,3 когда уже забастовавшие сознательные рабочие одного из близлежащих «гнезд» появлялись на еще работавших предприятиях и предлагали им «бросать работу», зачастую вопреки или без выраженного желания последних.4

Во время восстания дружинники силою и под угрозой убийства заставляли прекращать работу на фабриках и строить баррикады, например, на фабрике Ралле, на Прохоровской Трехгорной мануфактуре, выгоняя «некоторых рабочих… с револьверами в руках и под угрозой смерти»;5 известны и свидетельства о принудительном сборе денег на разных предприятиях на нужды восстания(до 1-2% с заработка; таким образом на Прохоровской мануфактуре только 9 декабря 1905 г., в день получки у рабочих, оставшихся на фабрике, было собрано 600 руб.), о насильном вовлечении в боевые дружины(пытаясь избежать назначения в «караул», многие прохоровцы обращались к… старшему врачу фабрики за удостоверениями о болезни)1. Диктаторские замашки отличали многих руководителей восставших, и особенно — Медведя. «Все делалось так, как он хотел. Более того, часто он делал так, как никто из его товарищей не хотел…»2 Зачастую организационные приемы руководителей забастовки сводились к требованиям «бастуй, коли хочешь быть цел! Сочувствуй, или иначе -пулю в лоб!»3 Так и произошло на одной из московских железных дорог, где 7-го декабря были убиты двое машинистов, не подчинившиеся решению о забастовке.4

Методы «убеждения» и «кнута» сочетались с методом «пряника». Выплаты от 50 коп. в день холостым дружинникам до 1 рубля в день для дружинников из семейных рабочих иногда признавали и сами участники восстания. Члены одной из железнодорожных дружин получали от своего начальника еще большие суммы: сначала по 5, а затем по 9 рублей в сутки. Об этих фактах, уже со всеми подробностями, говорили и праволиберальные литераторы, а также военные.5

Порой большевики скрывали от рабочих и от своих товарищей истинное положение дел. Так, посланец ЦК партии И.А. Саммер(Любич) сообщил своим московским товарищам о том, что в Петербурге настроение очень твердое и боевое. То, что Петербург не восстал, в Москве узнали окольными путями, через З.Н. Доссера(«Лешего»).1

С такой же степенью достоверности руководители московских большевиков проинформировали пресненских активистов о положении дел в других частях города. На заседании революционного комитета Пресни вечером 15 декабря решался вопрос о прекращении сопротивления и ликвидации боевых дружин. Принять решение о «самоликвидации» помешала и речь представителя ЦК, уверившего слушателей, «что настроение в Москве повышается, что идет подкрепление». Несмотря на то, что эту боевую точку зрения поддержали лишь несколько человек, под давлением партийных функционеров(в т.ч. З.Н.Доссера) было «вынесено постановление держаться до последнего конца».2 Это на четыре дня продлило восстание и в еще большей степени увеличило человеческие жертвы, особенно среди мирного населения.

Наше представление о поведении московского пролетариата во время Декабрьского(1905 г.) вооруженного восстания будет неполным, если мы не отметим и принявшее массовый характер воровство и мародерство во время и в преддверии Декабрьского вооруженного восстания.

Во время самого вооруженного восстания эти явления от требований в лавках «денег на забастовку»3 дошли до разграбления сотен железнодорожных вагонов(например, 8 декабря началось разграбление «в огромном количестве» (500 вагонов)4 на ст. Перово, где оно длилось, по свидетельству современников, «с неделю», вплоть до 16 декабря;1 14-15 декабря особая комиссия из рабочих раздавала несколько вагонов с мукой).2 Это явление подтверждается и воспоминаниями, появившимися к двадцати- и двадцатипятилетию революции 1905-: «Тащить можно было, никто не препятствовал, — вспоминал один из активистов декабрьский событий. — Этим самым была отвлечена часть рабочей массы… Мы ходили по переулкам и агитировали, чтобы рабочие Гужона не ходили туда, но это не удавалось. На следующий день все поле от Сортировочной, с Горбатого моста, было усеяно людьми, что-то тащившими».3 «Масса вагонов на запасных путях начала разбираться, сначала рабочими, затем обывателями», а протесты организаторов(и даже «заградительные отряды»4) «оказались без результата», — признавал в первые годы после Октябрьской революции другой участник Декабрьского восстания.5 Бывший начальник станции Москва-Сортировочная Московско-Казанской железной дороги также свидетельствует, что «все груженые вагоны, более 600, с продуктами и другими грузами, в течение двух-трех дней были растащены толпой народа. Такое же явление перекинулось и на другие подмосковные станции», на Николаевской железной дороге был разграблен пакгауз со съестными припасами.6

Некоторые мародеры, например, на ст. Москва-Сортировочная Московско-Рязанско-Уральской железной дороги прибыли 16 декабря «с санями и подводами» и сосредоточенно занимались «укупоркой грузов для грабежа». Из имевшихся «у многих грабителей» ружей(что указывает на их близость к инициаторам восстания) они открыли огонь по воинскому поезду, не дожидаясь его остановки. После остановки поезда с воинским отрядом он оказался «среди множества поездов с разбитыми и разрушенными вагонами.» В результате только этого столкновения военные убили пятерых грабителей и многих ранили.1

Наконец, о массовости описанного явления свидетельствуют многочисленные документы транспортных страховых обществ(Российского транспортного страхового общества, Первого и Второго Российских страховых обществ, общества «Россия» и особенно общества «Якорь»), отложившиеся в соответствующих фондах в ЦИАМ.

Многочисленные сводки об ограблении вагонов отложились и в документах Московского охранного отделения. Например, 9?го декабря из 4?го участка Мещанской части поступило сообщение о том, что происходит «разграбление вагонов на ст. Николаевка. Тысячная масса занимается разбитием вагонов и расхищением всевозможных товаров. По охране был открыт учащенный револьверный огонь».2 Последнее, в частности, подтверждает и то, что «многие из настоящих товарищей начали грабить и тащить все, хотя среди них было много честных людей».3 Такие явления наблюдались и в пределах самих районов, занятых восставшими(например, на Пресне).,4 12-го декабря подверглись разграблению вагоны на ст. М.-Курская, 16-го — «вновь были разграблены» вагоны на М.- Ярославской железной дороге.5

Известны и свидетельства об участии дружинников в грабежах и мародерстве во время исполнения ими своих обязанностей. После убийства 14 декабря и.о. начальника московской сыскной полиции 37-летнего А.И. Войлошникова дружинники забрали из его квартиры около Зоологического сада на Пресне все деньги(4 тысячи рублей), мелкие драгоценные вещи, золотые часы и кошелек.1 Судя по тому, что пришедшие на квартиру Войлошникова лица спорили между собой, брать или не брать деньги2, никакого решения о «конфискации», как это представлялось в дальнейшем3, не имелось. Расстрел был произведен не на территории Прохоровской мануфактуры, а во дворе дома Скворцова в Волковом пер., где и проживал Войлошников. При его расстреле была проявлена необъяснимая жестокость: на его теле, найденном на следующий день близ этого дома, было обнаружено одиннадцать огнестрельных ран. На трупе околоточного надзирателя Сахарова, найденного близ проходной Прохоровской мануфактуры утром 14-го декабря, было обнаружено 19 огнестрельных ран.4 15 декабря, перед началом активных боевых действий на Пресне, около двух десятков дружинников ограбили и одно из местных почтовых отделений, забрав оттуда, «угрожая револьверами», 574 руб. 10 коп.(это подтверждается и некоторыми указаниями в воспоминаниях самих дружинников). Практиковались и обыски и конфискации у обывателей их имущества при проходе через баррикады.5 На подмосковной ст. Нахабино дружинники ограбили казенную винную лавку.6 Среди «сомнительных дружинников» не обошлось и без пьяных драк.7

***

Декабрьские события 1905 г. в Москве показали, что нужда и бедствия московских низов и некоторые другие объективные обстоятельства жизни московского пролетариата были превращены революционерами в предмет для приложения своего «энтузиазма» и «молодого я».1 Само по себе недовольство народных масс, в т.ч. экономическим положением, объективно не предполагало политической и тем более вооруженной борьбы.

В ходе самого вооруженного восстания в поведении пролетариата отразились все его прежние поведенческие стереотипы, в различных формах выявился деполитизированный характер его брожения и недовольства, что к тому же столкнулось с установками, выработанными веками освященными традициями крестьянского быта, интуитивным предпочтением ненасильственных путей отстаивания своих прав.

Деятельность распропагандированных рабочих и в целом крайних партий, оказавшихся «сильными» в том числе благодаря неразвитости и слабости самого либерального движения; заигрывание, «до последнего», с леворадикальными силами некоторых руководителей предприятий; общая политика властей; попустительство, в частности, созданию огромных арсеналов оружия, которое уже не могло не выстрелить; саморазвитие организационно обособленных боевых подразделений крайних партий(да и самого Московского Совета), пополнявших ряды своих сторонников любыми(в т.ч. и силовыми) методами, в основном и привели к тому, что «доведенному до крайней меры народу…» пришлось «идти за чужим ему лозунгом»2 вооруженного восстания.

Примечания и ссылки:

1. Чернов В.М. Перед бурей. М., 1993. С. 253.

2. Лядов М.Н. Из жизни партии в 1903-1907 годах. М., 1956. С. 140.

3. См., например: Глазунов М. М., Митрофанов Б.А. Первые советы перед судом самодержавия(1905-1907 гг.). М., 1985. С. 92. Кабанов П. Рабочее и профсоюзное движение в Москве в 1905-1907 гг. М., 1955. С. 27-28. Первый штурм царизма. М., 1986. С. 141. Шацилло К.Г. Первая революция в России 1905-1907 гг. М., 1985. С. 135. Георгиева Н.Г. Революционное движение в России в конце XIX — начале XX в. М., 1986. С. 161. Первая российская. Справочник о революции 1905 — 1907 гг. М., 1985. С. 88. Булдаков В.П., Корелин А.П., Уткин А.И. Пролетариат в трех российских революциях. М., 1987. С. 59-60. Васильев-Южин М.И. Ук. соч. Пролетарская революция — 1925. N 4. С. 102. Гончаров П. Из воспоминаний участника революции 1905 года. — Старый большевик. Сб. 2. 1932. С. 140 и др. публикации.

4. Социал-демократы обвиняют в этом аресте В.Н. Переверзева, который якобы пришел на собрание последним и привел за собой хвост. Между тем Московское охранное отделение вело специальный дневник наблюдения за В.Шанцером(имел агентурную кличку «Полюс»), начиная с 9 сентября 1905 г.(ГА РФ. Ф. 63. Оп. 45. Д. 14. Л. 1-10 и др.). Сам В.Н. Переверзев утверждал, что провокаторшей была женщина, которой организаторы собрания поручили подыскать помещение для этой встречи(ГА РФ. Ф. 6865. Оп. 1. Д. 163. Л. 98). Между тем ее данные — Ольга Федоровна Руссиновская-Пуцято, псевдоним «Леонидова», «Тамара», секретарь МК по финансовым вопросам в 1905 г. около 5-ти лет работала на Московское охранное отделение и была окончательно разоблачена лишь в 1910-м г., о чем писали практически все российские газеты в столицах и в провинции(См.: ГА РФ. Ф. 102. Оп. 316. 1908 г.Д. 223. Л. 1, 5, 13, 55 и др.). В 20-е гг. об этом уже мало кто вспоминал, особенно в печати(См., например: Дунаев Б.А. В юношеские годы. — Пятый год. Сб. 2. М.-Л., 1926. С. 40. ЦМА г. Москвы. Ф. 2186. Оп. 1. Д. 2124. Л. 7). В близких сношениях с полицией находился и другой ответственный работник МК -Виктор Таратута(См.:ГА РФ. Ф. 5802. Оп. 2. Д. 442. Л. 1об., 5-6об., 12, 12 об. и др.)

5. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 1. Л. 209об., 234.

6. Листовки большевистских организаций в первой русской революции 1905-1907 гг. Ч. 2. М., 1956. С. 136-137.

7. Ярославский Ем. Вооруженное восстание в декабре 1905 г. М.-Л. 1926. С. 24

8. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 6-7.

9. См. например: Русский рабочий в революционном движении. Сб.1. М., 1930. С. 118, 119, 138. 1905-XX-1925. Воспоминания рабочих 16?й типолитографии. Б.М., б.г. С. 69. Московские печатники в 1905 г. М., 1925. С. 106. Сытинцы в 1905 г. Сборник воспоминаний рабочих Образцовой типографии(б.Сытина). Б.М., б.г. С. 70, 112. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 258. Л. 60, 63.

10. См.: Антошкин Д.В. Ук. соч. С. 53.

11. Русский рабочий в революционном движении. Сб.1. С.58.

12. ГА РФ. Ф. 6889. Оп. 1. Д. 608. Л. 8. Там же. Д. 607. Л. 54.

13. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 358. Л. 32. Мих. Миронович. Чем был декабрь 1905 г. — Путь к Октябрю. Вып. 14. М., 1923. С. 26. Замоскворечье в 1905 г. Сост. Н. Морозов-Воронцов. М., 1925. С. 25.

15. О нем см.: Русский рабочий в революционном движении. Сб.1. С. 45, 77, 121, 125, 138, 147, 262, 263.

16. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 865. Ч. 1. Л. 511.

17. РГАЛИ. Ф, 1883. Оп. 3. Д. 374. Л. 151.

18. См.: Сытинцы в 1905 г. Б.М., б.г. С. 70. Русский рабочий в революционном движении. Сб.1. С.139. 1905-XX-1925. Воспоминания рабочих 16?й типолитографии. Б.М., б.г. С.59. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 294. Л. 57. Там же. Ф. 533. Оп. 1. Д. 258. Л. 51.

19. Наш голос. СПб. 1905. 18 декабря. N 1. С. 4.

20. ГА РФ. Ф. 1741. Оп. 1. Д. 9225. Л. 1.

21. См.: Московское профсоюзное движение в годы первой русской революции. К 20?летию 1905 г. М., 1926. С. 423.

22. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 431.

23. ГА РФ. Ф. 1167. Оп. 1. Д. 4459. Л. 2, 1.

24. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 797. Т. 2. Л. 76.

25. См., например: Попов М. Воспоминания о декабрьском восстании 1905 года. — Пролетарская революция. 1925. N 12. С. 112.

26. См.: Исторический опыт трех российских революций. Генеральная репетиция Великого Октября. Первая буржуазно-демократическая революция в России. М., 1985. С. 170.

27. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 10-11.

28. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 148. Л. 53.

29. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 506. Л. 228-229.

30. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 797. Т. 2. Л. 310. Там же. Т. 7. Л. 275. Там же. Ф. 6865. Оп. 1. Д. 163. Л. 42. Там же. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 216. Л. 80.

31. Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. М., 1932. С. 57.

32. Отклики современности. 1906. N 3. 5 февраля. С. 66, 67.

33. См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 369.

34. Яковлев Н.Н. Вооруженные восстания в декабре 1905 г. М., 1957. С. 161.

35. Ю.Ларин. Будущее русской революции. — Отклики современности. Б.м., 1906. 25 марта. N 1. С. 48.

36. Ср., например: Очерки истории Московской организации КПСС. Кн. 1. М., 1979. С. 154. Московские печатники в 1905 г. М., 1925. С. 112.

37. Ленский З. Московское восстание. Правда. М., 1905. N 12. С. 262. Орлов П. Русская революция 1905-1906 гг. Давос, 1906. С. 70. Н.Череванин. Пролетариат в революции. — Борьба общественных сил в русской революции. Вып. 2. М., 1907. С. 72.

38. Листовки московских большевиков 1905 г. М, 1941. С. 275.

39. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 41.

40. Писарева В.А. Газета «Московские ведомости» о рабочем движении в 1905 г. — Библиотека и история. Сб. научных трудов. Вып. 2. М., 1994. С. 134. См. также материалы этой газеты в сборнике: 1905 г. Б.М., б.г. С. 892, 893, 894, 901-904, 922-925, 936-937, 950-981.

41. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 20, 40, 41.

42. ЦИАМ. Ф. 475. Оп. 17. Д. 819. Л. 23об.

43. Там же. Л. 24об.

44. Чернов В.М. Ук.соч. С. 253.

45. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 413, 425, 425об., 426, 427, 429, 430, 435, 516.

46. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 773. Т. 11. Л. 17

47. ГА РФ. Ф.63. Оп. 25. Д. 785. Л. 518об.

48. ГА РФ. Ф.63. Оп. 25. Д. 785. Л. 441, 447, 518.

49. См., например: ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 458.

50. ГА РФ. Ф.63. Оп. 25. Д. 773. Т. 10. Л. 43, 44. Ю.Ларин. Будущее русской революции. — Отклики современности. Б.м., 1906. 25 марта. N 1. С. 48.

51. ГА РФ. Ф. 1479. Оп. 1. Д. 8. Л. 25.

52. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 435. Там же. Д. 773. Т. 10. Л. 621 и др.

53. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 773. Л. 264, 498. Там же. Д. 785. Л. 426, 430, 437, 448, 516. Там же. Д. 870. Т. 1. Л. 32. Там же. Д. 833. Л. 3. Сытинцы в 1905 г. Б.М., б.г. С. 94.

54. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 33.

55. ГА РФ. Ф.63. Оп. 25. Д. 797. Л. 66. Там же. Д. 556. Л. 1. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 139. Д. 45. Л. 157.

56. ЦИАМ. Ф. 179. Оп. 66. Д. 6. Л. 5.

57. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 428.

58. ГА РФ. Ф. 58. Оп. 1. Д. 526. Л. 509-529. Более оптимистичную, но также локальную картину рабочих выступлений рисует в своем «Бюллетене N 1» Московская окружная организация РСДРП(Музей книги РГБ. Московская окружная организация РСДРП. Б.м., 1905. Бюллетень N 1. C. 1).

59. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 3. Л. 17.

60. Там же. Т. 1. Л. 105.

61. Лавринович Ю. Итоги российской конституции. СПб. 1907. С. 27.

62. Лядов М. Из жизни партии в 1903-1907 гг. М., 1926. С. 138. Шестаков А. Революция 1905 г. и Московское вооруженное восстание. — Старый большевик. Сб. 2. М., 1932. С. 120. Точку зрения Московского истпарта см.: 1905 г. Литературно-исторический сборник. Л., 1925. С. 168.

63. Наиболее подробный перечень баррикад см. в книге «Москва в декабре 1905 г.»(М., 1906. С. 61-64, 73-75, 80 и др.).

64. Замоскворечье в 1905 г. М., 1925. С. 144, 170.

65. Н.В. Насакин-Симбирский. Ук. соч. С. 20-21.

66. РГАЛИ. Ф. 1479. Оп. 1. Д. 7. Л. 9. Там же. Д. 6. Л. 8.

67. Корзинов. Московские рабочие в 1905 г. — Путь к Октябрю. Вып. 1. М., 1923. С. 38.

68. См., например: Леру Г. Агония царской России. Б.М., б.г. С. 109.

69. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2659. Л. 7. Там же. Д. 2675. Л. 5, 10. Розенталь П. Вокруг переворота. Пг., 1918. С. 100. Романовская Н. Подпольная типография и Миусский район в 1905 г. М., 1926. С. 33 и др. Троцкий Л. 1905 г. М., б.г. С. 217.

70. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2659. Л. 2. Там же. Д. 2662. Л. 1-2.

71. Музей «Красная Пресня». Филиал музея революции. Дешалыт Е.И. Героическая Красная Пресня. Диорама(200 кв. м.).

72. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2659. Л. 4-6.

73. Право. СПб. 1906. Стб. 3785.

74. См., например: ЦИАМ. Ф. 131. Оп. 72. Д.650. Л. 1, 2, 5. Там же. Оп. 63. Д. 8. Л. 5, 5об., 6-7, 8об., 9.

75. Дневник полковника в отставке Е.Г. Герасимова. М., 1911. С. 20-21, 24.

76. См.: Рожков Н., Соколов А. Ук. соч. С. 57. Лукин А. Воспоминания о восстании 1905 г. — Путь к Октябрю. Вып. 1. М., 1923. С. 23.

77. За диктатуру пролетариата, за власть Советов. Декабрьское вооруженное восстание на Московско-Казанской железной дороге. М., 1930. С. 18.

78. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 501.

79. ГА РФ. Ф. 58. Оп. 1. Д. 526. Л. 524.

80. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 139. Д. 174. Т. 1. Л. 14.

81. Лядов М. Ук.соч. М., 1926. С. 137.

82. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 476.

83. РГАЛИ. Ф. 1361. Оп. 3. Д. 69. Л. 27.

84. РГАЛИ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 12. Л. 129об. Саврасов А.А. Воспоминания о революции 1905 г. в Москве. — Пятый год. Сб. 2. М., 1925. С. 238. Дурново Н.А. Година Божьего попущения 1905-1906. Ч. 2(Книгоиздательство «Верность». N 55). С. 19.

85. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 5. Ч. 2. Лит. «В». Л. 81.

86. Достоинство власти требует не мстить, а разобрать виновность каждого.(Ф.В. Дубасов о декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве). — Исторический архив. М., 1998. N 5-6. С. 87 .

87. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 470.

88. Право. СПб. 1906. Стб. 3693.

89. Московский листок. М. 1905. 19 декабря. С. 2. Русские ведомости. М. 1905. 19 декабря. С. 4. Русский листок. М. 1905. 16 декабря. С. 4. Новости дня. М. 1905. 19 декабря. С. 2.

90. Революция 1905-1907 гг. глазами кадетов(из дневников Е.Я. Кизеветтер). — Российский архив. Вып. 5. М., 1994. С. 346.

91. Московские декабристы и ужасы десятидневного вооруженного восстания. Кто виноват? М., 1906. С. 4, 19-25, 30. Соколов Н. Воспоминания о прошлом. — Старый большевик. Сб. 3. М., 1933. С. 216. Освободительное движение в России в начале XX века. СПб., 1910. Т. 2. Ч. 1. С. 145.

92. См. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 3. Л. 72, 72об. Там же. Ф. 475. Оп. 17. Д. 819. Л. 26.: Мицкевич С.И. К 25-летию Московской организации. М., 1918. С. 15. Лядов М. Ук.соч. М., 1956. С.147.

93. Лядов М. Ук.соч. М., 1926. С. 139.

94. Текущий момент. М., 1906. С. 19.

95. Достоинство власти требует не мстить, а разобрать виновность каждого.(Ф.В. Дубасов о декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве). — Исторический архив. М., 1998. N 5-6. С. 87.

96. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 483-483об.

97. Не следует путать с «Медведем»(М.Ф. Владимирским) — членом МК РСДРП в ноябре-декабре 1905 г.(Материалы для биографического словаря социал-демократов, вступивших в российское рабочее движение за период от 1880 до 1905 г. Вып. 1. А-Д. М.-Л. 1923. С. 129).

98. См.: ЦМА г. Москвы. Ф. 2186. Оп. 1. Д. 741. Л. 7об. Там же. Д. 922. Л. 2об. Там же. Д. 1782. Л. 3. Там же. Д. 1954. Л. 5, 6. Там же. Д. 888. Л. 1об. Там же. Д. 144. Л. 6об. Там же. Д. 563. Л. 8. Там же. Д. 817. Л. 2, 99. Д. 1405. Л. 1об., 3, 12об. Д. 1364. Л. 2об., 6. Д. 1330. Л. 3.

100. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 358. Л. 151.

101. См., например: Баутин А. Пылающая Пресня. М., 1931. С. 83-85, 88. Седой. Воспоминания о события на Пресне. — Старый большевик. Сб. 2. М., 1932. С. 125.

102. Мещеряков Вл. Партия социалистов-революционеров. Ч. 2. М., 1922. С. 42.

103. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2659. Л. 4-6.

104. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 93, 98 и др.

105. Путь к Октябрю. Вып. 5. М.-Л., 1926. С. 104. Русский рабочий в революционном движении. Сб. 1. С. 79.

106. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 365. Л. 2,3.

107. ЦМА г. Москвы. Ф. 2190. Оп. 1. Д. 454. Л. 4об., 9. Там же. Д. 123. Л. 6.

108. Первая конференция военных и боевых организаций РСДРП. Ноябрь 1906 г. М., 1932. С. 57.

109. Ржанов И. Декабрьские баррикады Москвы в 1905 г. М., 1909. С. 11.

110. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 1877. Ч. 69. Л. 17.

111. Право. СПб. 1906. Стб. 3880.

112. Право. СПб. 1906. Стб. 3957, 3958, 3875, 3876, 3877, 3879.

113. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2724. Там же. Д. 2725. Л. 1.

114. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 103.

115. Московское вооруженное восстание по данным обвинительных актов и судебных протоколов. Вып. 1. М., 1906. С. 109. Захарченко И. В декабре. — Кандальный звон. Вып. 1. Одесса, 1925. С. 77.

116. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 1800. Ч. 2. Л. 15, 10, 12.

117. А.Г. Московские дни(из воспоминаний очевидца). — Освободительное движение. 1906. N 1. С. 73.

118. Корзинов. Ук.соч. С. 38. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 26. Д. 101. Л. 91об.

119. Ржанов И. Декабрьские баррикады Москвы в 1905 г. М., 1909. С. 11. На эти наблюдения современников обращает внимание и Лора Энгельштайн(См.: Engelstein L. Moscow, 1905. Stanford, CA. 1982. P. 218-219).

120. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 190. Л. 26, 27.

121. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 44. Т. 1. Л. 638.

122. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 150.

123. ГА РФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 254. Л. 10об., 12об., 13.

124. ГА РФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 59. Л. 5. Там же. Д. 147. Л. 8, 10, 11, 12, 15, 18, 27.

125. ГА РФ. Ф. 6865. Оп. 1. Д. 127″б». Л. 1.

126. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 2255. Т. 6. Л. 206. Там же. Т. 7. Л. 88, 110.

127. ГА РФ. Ф. 1167. Оп. 2. Д. 2692. Л. 2, 3, 8.

128. ГА РФ. Ф. 6867. Оп. 1. Д. 133. Л. 5.

129. ЦИАМ. Ф. 1098. Оп. 1. Д. 79. Л. 2об., 2, 5об.-6об., 16об., 17, 18об. — 19об., 20об., 22 — 23об., 24об., 25.

130. Красная Пресня. Сборник материалов по Декабрьскому восстанию. 1905-1920. М., 1920. С. 33.

131. Известия Московского совета рабочих депутатов. 1905 г. N 5. То же. N 6.

132. Красная Пресня. Сборник материалов по Декабрьскому восстанию. 1905-1920. М., 1920. С. 17.

133. Русский рабочий в революционном движении. Сб. 1. С. 60, 97. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 151. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 361. Л. 132.

134. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 870. Л. 77.

135. См.: ГА РФ. Ф. 6860. Оп. 1. Д. 149. Л. 2.

136. Утро России. 1907 г. N 3. С. 3. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 310″а». Л. 136об.

137. ГА РФ. Ф.63. Оп. 25. Д. 30. Т. 4. Л. 310. Там же. Д. 833. Л. 11.

138. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 101.

139. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 286. Л. 8.

140. См.: ГА РФ. Ф. 102. Особый отдел ДП. 1905 г. Д. 2555. Т. 6. Л. 139. Там же. Д. 2500. Ч. 32. Л. 2. Там же Д. 8. Т. 2. Л. 48. Там же. Ф. 63. Оп. 25. Д. 870. Т. 1. Л. 32. Там же. Д. 878. Л. 8.

141. Бахрушин Ю.А. Воспоминания. М., 1994. С. 202.

142. Московские печатники в 1905 г. М., 1925. С. 127. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 152. Л. 59. Там же. Ф. 6867. Оп. 1. Д. 54. Л. 25.

143. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 7. Л. 51. См. также: Там же. Ф. 63. Оп. 25. Д. 878. Л. 2, 6, 8.

144. См., например: Глазунов М.М., Митрофанов Б.А. Ук. соч. С. 92. Власов Д.К. Герои Трехгорки. — Юность. 1955. N 7. С. 15.

145. См., например: Андриканис Е. Хозяин «чертова гнезда». М.,1980. С. 60, 61. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 381. Л. 20. Н.В. Насакин-Симбирский. Очерки московской революции. СПб. 1906. С. 10. Право. СПб. 1906. Стб. 3788. Бляхин П. Москва в огне. М., 1956. С. 172-174 и др.

146. ГА РФ. Ф. 1741. Оп. 1. Д. 5237. Л. 1об.

147. Дурново Н.А. Година Божьего попущения 1905-1906 г. Ч. !(Книгоиздательство «Верность». N 39). М., 1907. С. 78.

148. А.Г. Московские дни(из воспоминаний очевидца). — Освободительное движение. 1906. N 1. С. 77.

149. ГА РФ. Ф. 102. Оп. 316. Д. 1. Ч. 1. Т. 4 (1905 г.). Л. 221об.

150. Емельянов В.А. В дни вооруженного восстания. — Юность. 1955. N 7. С.12.

151. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2711. Л. 108, 109. Там же. Д. 2658. Л. 2. Право. СПб. 1906. Стб. 3871. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2672. Л. 3. ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 103. Д. 230. Л. 383. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2675. Л. 1-8. Там же. Д. 2732. Л. 1. Там же. Д. 2726. Л. 5. Там же. Д. 2730. Л. 1-4. Там же. Д. 2731. Л. 5-6. РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 2. Д. 121. Л. 29. Там же. Ф. 1479. Оп. 1. Д. 7. Л. 4 и др.

152. См., например: ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 797. Л. 203-227. Там же. Оп. 26. Д. 137. Л. 2, 3. Там же. Д. 25. Л. 289, 293. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 96. Л. 101. Там же. Оп. 9. Д. 68. Л. 58.

153. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 8″б». Л. 247.

154. Ерман Л.К. Интеллигенция в первой русской революции. М., 1966. С. 228.

155. Таратута В.К. 1905 год и московское восстание. М.-Л., 1925. С. 24. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 166. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 374. Л. 91.

156. См.: ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 139. Д. 174. Т. 7. Ч. 2. Л. 92. Панкратова А.М. Октябрьская стачка 1905 г. в Москве. — Вестник АН СССР. 1947. N 9. С. 89. Московские печатники в 1905 г. М., 1925. С. 123. Путь к Октябрю. Вып. 1. М., 1923. С. 11.

157. Ярославский Е. Таммерфорская конференция большевиков. М., 1940. С. 31.

158. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 797. Т. 2. Л. 41.

159. Волобуев О.В., Муравьев В.А. Ленинская концепция революции 1905-1907 годов в России и советская историография. М., 1982. С. 196, 213.

160. Путь к Октябрю. Вып. 5. М.-Л., 1926. С. 116. Шестаков А. Революция 1905 г. и Московское вооруженное восстание. — Старый большевик. Сб. 2. М., 1932. С. 115 и др.

161. РГАЛИ. Ф. 1479. Оп. 1. Д. 7. Л. 11.

162. Там же. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 365. Л. 47, 51. Там же. Д. 374. Л. 78-79. Там же. Д. 381. Л. 15, 18, 20.

163. Там же. Д. 381. Л. 1-2. Там же. Д. 361. Л. 35.

164. Там же. Л. 10, 29.

165. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 374. Л. 123, 124, 146-149 и др.

166. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 3. Л. 43.

167. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 381. Л. 16.

168. Там же. Ф. 1479. Оп. 1. Д. 7. Л. 29.

169. Там же. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 381. Л. 3, 4.

170. См., например, в воспоминаниях рабочих нынешнего з?да «Электропривод»(ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 578. Л. 162.).

171. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 173. Л. 10.

172. См.: ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 171. Л. 44. Там же. Д. 170. Л. 10, 11.

173. ГА РФ. Ф. 6865. Оп. 1. Д. 128″а». Л. 4об. Там же. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 135. Л. 3.

174. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 175. Л. 6.

175. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 448. Л. 4.

176. См., например: Климов В.Я. Фабрично-заводской пролетариат текстильной промышленности московской губернии в революции 1905-1907 гг. Автореф. дисс. …к. и. н. М., 1991. С. 16.

178. См.: ГА РФ. Ф. 6889. Оп. 1. Д. 147. Л. 2. Там же. Д. 236. Л. 2.

179. Воспоминания М. С. Николаева. Рукописный фонд бывш. Ин-та истории партии МК и МГК КПСС. Кор. 44. Ед. хр. 723. Л. 37.

180. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 3. Д. 257. Л. 23.

181. Замоскворечье в 1905 г. М., 1925. С. 191, 192, 198, 201. ГА РФ. Ф. 6889. Оп. 1. Д. 9. Л. 14, 15.

182. ГА РФ. Ф. 6889. Оп. 1. Д. 608. Л. 6, 7.

183. ГА РФ. Ф. 6876. Оп. 1. Д. 46. Л. 2. Русский рабочий в революционном движении. Сб. 2. Рабочие завода «Серп и молот» в 1905 г. М., 1931. С. 81.

184. См.: Большевики Москвы 1905 г. М.- Л., 1925. С. 79.

185. См.: ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 833. Л. 28об., 29об., 89об., 91об.

186. ЦГАМО. Ф. 180. Оп. 3. Д. 179. Л. 2об.

187.См.: ГА РФ. Ф. 6889. Оп. 1. Д. 219. Л. 1.

188. ЦИАМ. Ф. 46 Оп. 21. Д. 21. Л. 45. Петухов И. Мои краткие отрывочные воспоминания. — Путь к Октябрю. Вып. 3. М.-Л., 1923. С. 106. Русский рабочий в революционном движении. Сб. 2. С. 70.

189. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 833. Л. 92 об.

190. См.: Право. СПб., 1906. Стб. 3595-3596.

191. Новейшие преобразования русского государственного строя. СПб., 1906. С. 411.

192. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 381. Л. 7. Там же. Д. 358. Л. 94. ЦМА г. Москвы. Ф. 2186. Оп. 1. Д. 351. Л. 2. Пятый год. Сб. 2. М., 1925. С. 163-165 и др.

193. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 310″а». Л. 14об.

194. РГАЛИ. Ф. 1479. Оп.1. Д. 6. Л. 39.

195. Лужнецкий А.В. Как мы боролись. — Красная Пресня. М., 1934. С. 17-18.

196. Там же. Д. 7. Л. 32.

197. См.: РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2675. Л. 6. Право. СПб., 1906. Стб. 3872. ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 103. Д. 230. Л. 386.

198. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 374. Л. 119, 121, 123, 167. Булочник. 1906. 19 февраля. N 1. С. 9(хранится в РГАЛИ, Ф. 1883. Оп. 1. Д. 498).

199. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 375. Л. 12, 38 и др.

200. Там же. Ф. 459. Оп. 2. Д. 121. Л. 49.

201. См.: Право. СПб., 1906. Стб. 3795, 3956, 3975, 3976.

202. ЦИАМ. Ф. 475. Оп. 17. Д. 1158. Л. 124. ЦМА г. Москвы. Ф. 2190. Оп. 1. Д. 123. Л. 5. Там же. Д. 454. Л. 9. Ржанов И. Ук.соч. М., 1909. С. 13.

203. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 14. Ч. 2(1). Л. 20-40, 41-43, 61-63, 102, 107, 157, 156, 160, 165, 170.

204. ГА РФ. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 265. Т. 35. Л. 88.

205. См., например: ГА РФ. Ф. 1167. Оп. 1. Д. 3799. Л. 3.

206. См., например: Текущий момент. М., 1906. С. 14.

207. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 833. Л.3-3об., 92. Право. СПб., 1906. Стб. 3591, 3867. ГА РФ. Ф. 533. Оп. 1. Д. 310″а». Л. 156-157.

208. См.: Право. СПб., 1906. Стб. 3599, 3872. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 4. Д. 73. Л. 30. Право. СПб., 1906. Стб. 3873. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 4. Д. 73. Л. 20а.

209. Нестроев Гр. Из дневника максималиста. Париж, 1910. С. 64.

210. Алмазов П. Наша революция(1902 — 1907). Киев, 1908. С.53.

211. Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 20.

212. ГА РФ. Ф. 6871. Оп. 1. Д. 331. Л. 24. Там же. Д. 254. Л. 15об. Там же. Д. 253. Л. 7об. Из истории Московского вооруженного восстания 1905 г. Материалы и документы. М., 1930. С. 22. Марута И. Очерки по истории революционного и профессионального движения на Московско-Киево-Воронежской железной дороге. 1905 г. Вып. 1. Курск, 1925. С. 87. Злоедский. Московская революция в декабре 1905 г. М., 1906. С. 13; Дурново Н.А. Година Божьего попущения. 1905-1906. Ч. 1.(Книгоиздательство «Верность». N 39). М., 1907. С. 67, 77.

213. Лядов М. Ук. соч. М., 1926. С. 123. Седой. Воспоминания о события на Пресне. — Старый большевик. Сб. 2. М., 1932. С. 127.

214. Русский рабочий в революционном движении. Сб. 1. С. 97.

215. Московская городская дума. Журналы за 1905 г. М., 1906. С. 196

216. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 3. Л. 2.

217. Достоинство власти требует не мстить, а разобрать виновность каждого.(Ф.В. Дубасов о декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве). — Исторический архив. М., 1998. N 5-6. С. 83, 86.

218. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 25. Д. 785. Л. 376. Там же. Д. 797. Л.11. Там же. Ф. 102. Особый Отдел ДП. 1905 г. Д. 2540. Т. 8. Л. 88. Н. Телешов. Избранные сочинения. М., 1956. Т. 2. С. 84. Владимиров В. Карательная экспедиция. М., 1906. С. 14. ЦИАМ. Ф. 17. Оп. 103. Д. 230. Л. 222.

219. ГА РФ. Ф.7952. Оп. 3. Д. 576. Л. 113.

220. ЦМАМ. Ф. 2190. Оп. 1. Д. 123. Л. 3.

221. ГА РФ. Ф. 6865. Оп. 1. Д. 120. Л. 17.

222. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 168. Л. 21об. «Декабристы», или Москва, обагренная кровью. М., 1906. С. 10. Судебные драмы. 1907. N 1-3. C. 141, 163.

223. РГВИА. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 2660. Л. 4.

224. ГА РФ. Ф. 63. Оп. 1905 г. Д. 797. Т.2. Л. 11.

225. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 145. Л. 2об.

226. См.:Н.В. Насакин-Симбирский. Ук. соч. С.32-33. Антошкин Д.В. Ук. соч. С. 54.

227. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 237. Д. 90. Т. 1. Л. 126. Там же. Д. 90. Т. 3. Л. 72об.

228. Книга русской скорби. Т. 10. СПб., 1912. С. 77, 74.

229. РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 4. Д. 73. Л. 22.

230. По их данным, «конфисковано» было только 600 руб.(Москва в декабре 1905 г. М., 1906. С. 105. Ярославский Е. Ук.соч. М.-Л., 1926. С. 66). Баутин А. Пылающая Пресня. М., 1932. С. 132. Есть несколько указаний на то, что некую роль в расправе с Войлошниковым сыграл «Володя»(Воробьев?) — глава одной из уголовных банд(РГАЛИ. Ф. 1883. Оп. 3. Д. 358. Л. 182. Чебышев Н.Н. Близкая даль. Париж. 1933. С. 82).

231. Право. СПб. 1906. Стб. 3869, 3870.

232. Дурново Н.А. Година Божьего попущения. Ч. 2.(книгоиздательство «Верность». N 55). М., 1907. С.45.

233. См.: Право. СПб., 1906. Стб. 3869-3870. ЦИАМ. Ф. 131. Оп. 63. Д. 57. Л. 18. Там же. Ф. 17. Оп. 103. Д. 230. Л. 361а.

234. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 9. Д. 284. Л. 59, 62.

235. Розанов В.В. Ук. соч. С. 470.

236. Протоколы центрального комитета конституционно-демократической партии. 1905-1911 гг. Т. 1. М., 1994. С. 45