Я процитирую еще один раздел «Новгородской феодальной вотчины» В.Л.Янина.
«…5. К вопросу о характере городской боярской усадьбы
Представляется вполне правомерной постановка следующего вопроса: существуют ли методические возможности установить принадлежность посадничьей или, во всяком случае, крупной боярской семье какой-либо из усадеб, раскопанных на Неревском конце, кроме тех очевидных возможностей, которые дает анализ берестяных текстов? Смогли бы мы предложить правильную социальную характеристику этих усадеб, в том числе усадьбы “Д”, если бы берестяные грамоты не были найдены?
На этот вопрос следует ответить отрицательно. Посадничья усадьба “Д” не выделяется среди других дворов открытых на Неревском конце своими размерами. Ее площадь (около 2 тыс. кв. м) примерно равна площади любой другой здешней усадьбы. Стоящие на ней постройки своими размерами не отличаются от сотен других построек, находящихся на соседних усадьбах. Имея дело лишь с их нижними венцами, археологи лишены возможности прослеживать наличие каких-либо особенностей в декоре построек. Разумеется, каменный терем усадьбы “Д” принадлежит к числу ярчайших признаков социального характера и выделяет эту усадьбу, но указанная постройка возникла только на рубеже XIV—XVв.в.
<Илл.12фун.>
Не позволяет обнаружить сколько-нибудь ярких отличительных признаков и инвентарь усадеб. Несомненно, в быту крупного феодала было больше предметов роскоши, но пока таких предметов найдено немного, и они не могут служить объектом статистического изучения и сопоставления.
Открытие берестяных грамот и их привлечение к характеристике городской усадьбы крупного новгородского боярского рода позволяют, как мне кажется, установить, в чем состоят объективные признаки городского землевладения этой категории феодалов. Дело заключается в том, что крупный боярский род владел не одной городской усадьбой, а целым комплексом дворов, составляющим значительную часть кончанской территории.
<Илл.12рек>
В самом деле, во второй половине XIVв. Онцифоровичам на исследованном участке Неревского конца принадлежали по крайней мере три усадьбы. На усадьбе “Д”, выделившейся в начале XV в. своей каменной постройкой, найдены 12 грамот с именами Варфоломея (№ 391), Луки (№ 389), Онцифора (№ 98—101, 180, 358, 385), Юрия (№ 94, 97, 167) и ложка с именем Ивана Варфоломеевича. На соседней с ней усадьбе “И” найдены 14 грамот с именами Онцифора (№ 354), Юрия (№ 362), Юрия и Максима (№ 370), Максима (№ 177), Михаила Юрьевича (№ 157, 297, 300, 301, 306, 308, 311, 313), Андреяна, Микиты и Настасьи (№ 307) и Андреяна (№ 303). С усадьбы “Е”, примыкающей к усадьбе “Д” с востока, происходят 7 грамот с именами Максима (№91, 253, 271, 272, 279), Максима и Юрия (№ 290), Юрия и Афанасия (№ 273) и печать Афанасия Онцифоровича. Расположение грамот с определенными именами отличается достаточной последовательностью, для того чтобы утверждать, что Юрий Онцифорович жил на усадьбе “Д”, его брат Максим — на усадьбе “Е”, а дети и наследники Юрия — на усадьбе “И”. Грамота № 300, упоминающая особый “Максимов хором”, свидетельствует о том, что Максим жил на отдельной усадьбе.
Внимательно знакомясь с полными комплексами грамот, найденных на этих трех усадьбах в соответствующих слоях, мы обнаружим, что они отличаются несомненной чистотой. На усадьбе “Д” в слоях 5—11-го ярусов (1299—1422г.г.) нет ни одного документа с именем адресата, который не входил бы в число членов семьи Мишиничей — Онцифоровичей. На усадьбе “И” комплекс не так чист, однако грамоты, адресованные Онцифоровичам, и здесь резко преобладают. Наконец, на усадьбе “Е” грамоты Максима встречаются вместе с письмами, адресованными Григорию и Сидору или написанными ими. Отношение этих лиц к Максиму Онцифоровичу нам не известно, однако следует вспомнить, что имя Григория имеется в списке строителей Колмова монастыря в Клопском синодике. Иными словами, Григорий назван там среди родственников Юрия Онцифоровича. (выделено А.И.Г.)
Формирование этого комплекса усадеб теоретически можно представить двояким способом. Боярская семья могла расширять свое городское землевладение, постепенно прикупая новые дворы по мере расширения семьи и ее богатств. Но она могла и изначально владеть обширным участком кончанской территории, многими усадьбами, часть которых была заселена зависимыми от нее людьми, и только по мере необходимости осваивать эти усадьбы для личных нужд членов семьи, когда ее состав увеличивался.
Для решения этого в высшей степени интересного и важного вопроса мы не располагаем пока достаточно убедительными материалами. Однако кое-что, как мне кажется, дают наблюдения над комплексом берестяных грамот из слоев XIVв. на усадьбе “И”. Здесь древнейшие грамоты с именами Мишиничей обнаружены в слоях середины XIVв. и датируются временем Онцифора Лукинича.
В более раннее время на усадьбе “И” жили духовные лица. В 12—13-м ярусах (1268—1299г.г.) найдены берестяной ярлык с надписью “Марии ц[е]рн[ицы]” (№ 323), а также обрывок грамоты с текстом церковно-литературного характера (№ 331). Из слоев 12-го яруса (1281 — 1299г.г.) извлечен серебряный сосуд литургического назначения с надписями “мюро” и “масло”. В слое 11-го яруса (1299—1313г.г.) найдена грамота со словами “Еванове попове” (№ 319). Наконец, в слоях 9-го яруса (1340—1369г.г.) обнаружены три грамоты подобного характера. Грамота № 317 проникнута церковной фразеологией; обрывок грамоты № 368 содержит обращение к попу Максиму; грамота № 177 также адресована попу. Однако эта последняя написана Максимом Онцифоровичем. В ее тексте содержатся хозяйственные распоряжения боярина попу, что, на мой взгляд, свидетельствует о существовании определенной зависимости жительствующих на усадьбе “И” священнослужителей от семьи Онцифоровичей. Еще до водворения здесь самих членов этой семьи они уже имели возможность распоряжаться живущими на усадьбе “И” лицами. Замечу также, что все материалы, связанные с духовенством, концентрируются в восточной части усадьбы “И”, выгороженной частоколом, что говорит о том, что клиру одной из ближайших церквей была выделена часть этой усадьбы.
Сознавая недостаточность привлеченного аргумента для обоснования вывода об изначальной принадлежности усадьбы “И” предкам Онцифоровичей, мы, однако, вовсе не находим аргументов для подкрепления противоположной версии о постепенном расширении городского землевладения боярской семьи путем последовательных прикупок новых усадеб.
На усадьбе “Д” древнейшим документом посадничьей семьи оказывается грамота № 391, найденная в 11-м ярусе (1299—1313г.г.), написанная Варфоломеем Юрьевичем и положившая начало формированию исключительно чистого по своему составу комплекса грамот посадничьей семьи этой усадьбы. Однако присутствия Мишиничей на усадьбе “Д” в более раннее время не наблюдается. Здесь нет ни одного документа с именем Юрия Мишинича, хотя деятельность этого посадника охватывает значительный хронологический отрезок с 1291 по 1316г. Нет здесь грамот и отца Юрия — Миши. Напротив, в слоях второй половины XIIIв. собраны грамоты, сохранившие совсем другие имена. Уже в 11-м ярусе, кроме грамоты Варфоломея, найдена грамота с именем Кузьмы (№ 393); то же имя читается в грамоте из слоя 11 — 12-го ярусов (1281 — 1313г.г.): “От Петра к Кузьме” (№ 344). В слое 11 — 12-го ярусов обнаружены также две грамоты с именем Никифора (№ 346 и 412) и грамота с именем Ксении (№411).
Между тем можно решительно утверждать, что род Мишиничей не был для данной территории пришлым, водворившимся здесь только при Варфоломее. Он связан с Великой улицей уже в последней четверти XIIIв., на что указывает политическая деятельность Юрия Мишинича, который с 1291г. был в новгородском посадничестве представителем Неревского конца. На связь его с раскопанной на Неревском конце территорий указывает и место его погребения в церкви Сорока мучеников, расположенной вблизи раскопанных усадеб. 3а пределами раскопа, но поблизости от него находилась усадьба Лукьяна Онцифоровича, грамот которого на раскопе не найдено: здесь стояла построенная им церковь Спаса.
Несомненно, что тремя раскопанными в 1951 —1962г.г. усадьбами не исчерпывается комплекс принадлежавших семье Мишиничей — Онцифоровичей усадеб. Он продолжался за пределы изученного участка, — по-видимому, на юг от него, в район церкви Сорока мучеников, и на запад, в район церквей Спаса на Разваже и Козмы и Демьяна на Козмодемьянской улице. Более того, относительно этой предполагаемой территории городского землевладения Мишиничей раскопанные усадьбы занимают окраинное положение.
В этой связи необходимо еще раз вернуться к вопросу о предках Мишиничей, поскольку существующее в литературе этого вопроса решение способно породить некоторые сомнения в исконности связи Мишиничей — Онцифоровичей с Неревским концом. Арциховский в родоначальнике Онцифоровичей видит Мишу, героя Невской битвы 1240г. “…Никто больше в летописи такого имени не носит, — пишет Арциховский, — хотя новгородцев Михаилов там больше тридцати. Эта форма имени настолько связана была в XIIIв. с этим человеком, что в конце века два боярина, явно его сыновья, носили отчество Мишинич, никогда больше не встречаемое. Выводить этот род от другого Миши невозможно. Остальные летописные Михаилы были, вероятно, Мишами для родных и друзей, но это уменьшительное имя на страницах летописи встречается лишь под 1228—1257г.г. Оно было для всего Новгорода связано только с одним популярным человеком и отличало его от многочисленных тезок. Своеобразие отчества Мишиничей это подчеркивает”.
Сведения о потомках Миши, героя Невской битвы, содержатся в родословных книгах XVIв. и в синодике новгородской Вознесенской церкви. В этих родословцах, куда внесены ссылки на подвиги Миши на Неве, указывается место его погребения в Новгороде — “у Михаила святого на Прусской улице” (Родословная книга) или в церкви Вознесения на Прусской улице (Вознесенский синодик). Если правы и родословцы, и синодик, и Арциховский, то придется предположить, что Мишиничи во второй половине XIII в. переселились с Прусской улицы в Неревский конец.
Оценивая достоверность сведений родословия происходящих от Миши Морозовых, Арциховский писал: “…Но оно не заслуживает никакого доверия. Подобные позднейшие родословия вообще любили связывать свои генеалогии с летописными именами, примеров чему много. Можно предположить, что Морозовы произошли от Михаила Мишинича, но и это доказать нельзя, а ветвь Юрия Мишинича бесспорна”.
Однако указанные родословцы перечисляют и потомков Миши. Вот эти имена: “А у Михаила сын Терентей, а у Терентья сын Михайло ж, а у Михаила сын Семен, а у Семена сын Иван Мороз”. Как видим, ни Михаила Мишинича, ни Юрия Мишинича в приведенном списке нет, хотя их летописные имена могли бы быть достаточно выигрышными для придания родословцу черт большей достоверности. Зато названный в нем Иван Мороз упоминается в летописи под 1413г. как строитель церкви Зачатия Иоанна Предтечи на Десятине, в Людином конце, в непосредственной близости к Прусской улице. Вознесенский синодик, называющий те же имена, не только сообщает генеалогические сведения; он пользуется более древним источником, описывающим ктиторские фрески и надгробия перечисленных в родословии лиц, которые все были похоронены на Прусской улице. Мы видим, что цепочка перечисленных имен прочно прикреплена обоими концами к Прусской улице, но это не те имена, которые знакомы нам по берестяным грамотам Неревского раскопа. Разумеется, эти материалы не исключают предположения о том, что род Миши мог разделиться, один из его сыновей остался на Прусской улице, а два других перешли в Неревский конец, одна вполне очевидна искусственность подобного предположения. Отсутствие прямых указаний на действительных предков неревских Мишиничей ведет к попытке поиска их косвенным путем. В этой связи определенные возможности открывает знакомство с историей церкви Сорока мучеников, в которой Мишиничи хоронили членов своей семьи до того момента, когда с основанием Колмова монастыря в 1392г. Юрий Онцифорович создал там новую семейную усыпальницу. /…/”..
Здесь я прерву янинский текст, ибо дальнейшее не имеет прямого отношения к родословной предположительных предков Овиных — бояр Онцыфоровичей.
Реконструкции В.Л.Янина можно предположительно дополнить еще несколькими именами бояр, живших в окрестностях Кузьмодемьянской и Великой улиц — по текстам берестяных грамот, полученных при последних арх.раскопках в Неревском конце Великого Новгорода (см. В.Л.Янин, А.А. Зализняк “Новгородская берестяная грамота”, А.А.Зализняк “Древне-Новгородский диалект”).
Из грамот №№ 142, 140, найденных на уч-ке “Д” Неревского раскопа — имена Есифа и Давыда (вероятно, отца Есифа), торговавших с Матвеем Варфломеевичем село (ок. 1340г.), свидетель — некий Семен; в грамоте №391 (нач.14в., там же — упом. все они и Варфоломеевичи), и, вероятно, отца Давыда Луку (судная грамота №366 (Нер. “И-1”, сер.14в. — послух со стороны истца (Юрия Онцыфоровича) — Давыд Лукин.
Некоего Марка (о нем уже cказано ранее, как о вероятном предке Василия Казимира и др.) — из грамот Онцыфора Лукинича №№358, 99,102. 354, 32, 389 — “к Марку и Савве” (1320-1350г.г.),
Памфила (гр.№173, Нер. “К” — “Грамота от Памфила к Марку и попу”,
Ксенофонта (из грамоты его к Офоносу Онцыфоровичу о покупке им земель в Ещерском уезде и Замолостовье, ок. 1380г.) и Федора Ксенофонтова (один из дарителей на свадебном пиру, из грамот №№261-264 (Нер. “Е”, ок.1370-1390г.г.),
Олферий Офонасов (в грамоте №314, нач.15в., Нер. “К”),
Маремьяну (“бабу” Онцыфора) — грам.№578, сер.-кон. 14в., Нутная ул.,
и неких Григория (вероятно, Григорий Юрьевич), Семена и Сидора — родственников Юрия Онцыфоровича, (нач.15в., Нер. “Е”) (не путать с Григорием — управляющим и сборщиком дани! — та же усадьба, сер.-кон.14в.).
В результате роспись приобретает сл.вид (см. на вклейке — №58):
<схема58>
Попутно — одно замечание. Занимающий в росписи Мишиничей одно из центральных мест Варфоломей Юрьевич, по всей видимости, имел второе имя “Власий”. И, вероятно, оно было дано ему в конце жизни, при св.постриге (76* — см.в “Комментарии…”).
При дополнении росписи реконструкциями “легендарной части” родословных Коробовых, Измайловых, Бабкиных и др. (см.ранее) — она будет выглядеть так
<cхема59>
Продвинуться в реконструкции росписи Мишиничей глубже, чем до легендарного “Миши-новгородца” — не удается. Но на основании археологических находок на предыдущих уровнях Неревских раскопов акад.В.Л.Янин выдвинул предположение, что до Мишиничей этим земельным участком владел боярский род Малышевичей (77*). Их поколенная роспись, согл.акад.В.Л.Янину, может выглядеть след.образом:
<схема 60>
К сожалению, на основании упоминаемых в летописях и в актовом материале имен, связать Мишиничей с Малышевичами нет возможности. Но некоторые косвенные подтверждения этому, кроме владения в разное время одним и тем же земельным участком, все же есть. Первый упоминаемый Овин — наместник, посол Новгорода на съезде с дерптскими немцами в 1338г. Феликс Овин (Овинов?). Его печать приложена к тексту договора и сохранилась на немецком экземпляре документа.
Фигура этого Феликса, на мой взгляд, настолько важна в реконструкции родословной Овиновых, что я посвящяю ему отдельный раздел “Попытки реконструкции…”.
“Слово о Филиске Авиницы”.
Феликс — первый из упоминаемых в Великом Новгороде бояр с фамилией “Овин”. В Галиче (Иван Овин Боголюб, в середине 14 века), разумеется, речь идет также о новгородском боярине. Но Феликс Овин упоминается раньше и, кроме того, это дост.редкое имя. Поэтому очень важно правильно расположить Феликса в генеалогических схемах новгородских бояр, а Иван Овин — “приложится”.
Я полагаю, что личность посла Феликса Овинова можно совместить с личностью боярина Феликса, чье имя фигурирует в двух берестяных грамотах, найденных в Ильинском раскопе (кв.24 на глубине 2,58 и 2,8м., рядом с домом, построенным в 1339г; грамоты датированы специалистами нач.-сер.14в.).
Грамота №414 : “…Поклоно от Филикса ко Смену и ко Юргю На Бозе полжено и на васо. Аже будете цто прибытка во веся будете, то вложи во церкове. А цто буде надобе жене моеи, и ты, брате Смене, даи жене моеи. А язо тобе много кланяюся”.
В этой грамоте Филикс обращается к брату Семену (старшему, ибо написан первым) и Юрию. В 14в. среди новгородских бояр упомянуто несколько Семенов, но Юриев — трое: Юрий Мишинич (в самом начале века) и его потомки Юрий Онцыфорович и Юрий Иванович. Теоретически, рассматривать нужно обоих последних. Но, практически, имеет смысл ориентироваться только на Юрия Онцыфоровича.
Филикс может быть как двоюродным, так и троюродным братом Юрия (более дальним — вряд ли, в этом случае обращение “брате” уже вряд ли применялось бы). То, что береста найдена на Торговой стороне — не опровергает возм.родства Феликса с неревскими и прусскими Мишиничами. На Торговой стороне могло быть место служебной деятельности Феликса, а, возможно, и один из домов (как, напр., у Овиных — на Кузьмодемьянской улице и на Прусской).
И Грамота №415 : “…Поклоно от Фовронее к Филиксу с плацомо. Убиле мя пасынке и выгониле мя изо двора. Велише ми ехате в городо или сам поеди семо. Убита есемо”.
Эта вторая грамота может говорить только о том, что Феликс был в Новгороде влиятельным человеком (родственник Февроньи или новг.тысяцкий, наместник тысяцкого — утверждать невозможно; вероятно, он все же Февронье не чужой человек, поскольку она зовет его самого приезжать куда-то за город на “место происшествия”; в противном случае был бы послан пристав или подвойский, “позов”).
Сохранилась еще печать.
(печать 701, 1338г., см. на рисунке)
<Илл.2>
Печать (77А*) (свинцовая вислая, надпись “Филиксова печать”, на обороте изображение кентавра), согл.атрибуции А.В.Арциховского — печать нач.14в. Двинского наместника Филикса. Правомочно ли совмещать этого Филикса и Филикса — корреспондента Юрия, Семена и Февроньи — я не уверен.
Попутно замечу:
Примерно в то же время, когда жил наместник (=староста ильинцев?) Феликс — в Св.Софии появились т.н. “Сигтунские врата”. Известно, что 2 пластины (одна из них — крайняя правая нижняя) во время перевозки ворот в Новгород были утрачены, и вместо них в Новгороде были изготовлены те, которые мы и видим на воротах сегодня.
<Илл.2вор., 2во.>
Как видно, одна из “новгородских” пластин — “Кентавр”. Быть может, это “подпись” заказчика пластины?
А отчество наместника Феликса мы узнаем из рукописи “Сказание о иконе “Знамение” (церковная редакция, из собрания кн.Вяземского, ГПБ им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, F34). В ней говорится о том, что в алтаре Знаменского собора “по обе страны горняго места” были надписи (история Знаменского собора — см. в “Приложениях…”). На одной из надписей говорилось о постройке храма в 1352г., другая — о росписи его в 1363г. “ при Великом князе Димитрии Костянтиновиче и при архиепископе Алексии и Моисии Новгородском повелением раб божиих ильинцев и при старосте Филискове Давыдовицеви”.
Знаменский собор, совр.фото.
<Илл.2знам, 2знс>
Действительно, рядом с Знаменским собором, (78*) в соотв. с данными археологичеких раскопок, находилась усадьба наместника Феликса.
Ильинский раскоп, фото 1970г.
<Илл.2иль>
(Л.И. Лифшиц называет его “владычным наместником”, но это неверно, ибо печать Феликса с изображением кентавра никак не может принадлежать владычному наместнику, — комментарий акад..В.Л.Янина)
Есть некоторые основания для того, чтобы связать наместника Феликса Давыдовича и родственника Мишиничей Есифа Давыдовича. Но в каком родстве состоят между собой Давыдовичи и Мишиничи ? Самое простое предположение, которое можно выстроить при таком малом объеме информации: Феликс Давыдович и Есиф Давыдович — сыновья Давыда Лукина (79*) (учитывая наличие среди корреспондентов Онцыфора Лукича и послухов при продаже села некоего Давыда Лукича — их родство замыкается через Луку Валфромеевича?).
<схема 61>
Вернемся к попытке связать Мишиничей и Малышевичей. Феликс, как уже говорилось — дост.редкое имя в Новгороде 14-15в.в. Единственный Феликс, который упоминается в конце 15в. в “Актах феодального землевладения” и “ГВНП” по Двинским землям в местах, принадлежащим впоследствие боярам Овиновым — Феликс Прокшинич. Его имение (тони на Летнем берегу) были вложены вкладом в Михайловский Архангельски монастырь (АЮ №71, ХХХ1Y, список БАН, 1192; №№110,111). Разумеется, речь идет не о сыне Прокши Малышевича, ибо документ датируется сер.15в., но возможно, что этот Феликс — кто-то из его отдаленных потомков? Учитывая повторяемость родовых имен, можно предположить наличие среди предков этого Феликса какого-то другого Феликса; а имея в виду занятие хозяином печати с кентавром в нач.-сер.14в. поста Двинского наместника (и наличие в Двинских землях, невдалеке от Летнего берега, двух деревень “Филистово”) — предп.происхождение Феликса Прокшинича от Двинского наместника Феликса. Если же последний и корреспондент Семена и Юрия — одно лицо, то происхождение Мишиничей от Прокши Малышевича становится достаточно вероятным.
Кроме того, можно попытаться проанализировать землевладения последних бояр Овиновых в основной для Славенского конца Деревской пятине — быть может, это даст нам что-то для подтверждения связи бояр Овиных 15в. и жителя Ильины улицы в 14в. наместника Феликса.
Совладельцы Овиновых в Деревской пятине
В Деревской пятине боярин Иван Захаров сын Овинов в кон.15в. владеет в погостах
в Коломенском — волость на Коломне речке и над оз.Коломно (в т.ч. совм с Розстригиными, Трубицыными и Спасо-Хутынским м-рем; соседи — те же Иван и Василий Олексеевы Розстригины, Михаль Федоров Корповский, Космынины, Гущины, Богоявленский м-рь с Водской дороги, Деревяшкины), всего за Ив.Зах.Овиновым — 70 обеж,
в Бельском погосте — в дер.Галицыно (2 об.), Горка (4 об.), (соседи — Ал.Самсонов, Яким Данилов, Кобылкины, Кийковы, Олферий Иванов Офоносов, Воскресенский м-рь с Гончарского конца, и своеземцы — Онтуш Михалев и Исачко Мартемьянов) всего 6 обеж,
в Наволоцком погосте — в дер.Дябихино (2 обжи), Кривое Колено (1 обжа), и совместно с “Огафьи черницы Васильевской жены Лукьянова Машкова” в дер.Замостье, Чавницы, Побережье, Петриково) — 10 обеж (соседи — Варварины, Сушеницыны, Микифор Григорьев с Нутной ул., Космынины, Фома Брехов, Матвей Микифоров с Холопьей ул., Василий Кузьмин, Антонов м-рь, Аркаж м-рь, Евфимьев, Николский с Понеделья м-рь.).
Кроме того, в Деревской пятине имеются незн.владения еше одного вотчинника Овинова — Захара (вероятно, Захаровича, но отчество в НПК не указано):
в Шегринском погосте — “на погосте”, в дер.Лопастицы, в дер.Белебельцыно и др.(всего ок.28 об., без совладений; соседствуют с ним своеземцы с Малой Лубяницы и Ильиной ул., а также Патрикеевы, Дубровские, Дериглазовы, Мануйловы, Налесские, Бреховы, Утенские и др., и м-ри Щылов, Никольский Неревского конца и м-рь “Пречистыя с Белой”).
Как видно, в Коломенском погосте, где Овины владеют знач.имением — совладения у них отмечаются только со своеземцами, что мало о чем говорит, и с Хутынским монастырем, что для нас не новость (сходная картина в Водской и Обонежской пятинах, см.ранее). Единственное совладение Овиновых в Деревской пятине с боярским родом располагается в Наволоцком погосте. Овиновы совладеют с жителями Ильиной улицы — боярами Машковыми. А бояре Машковы — ближайшие родственники владельцев волости Борок, Емец и др., бояр Самсоновых (80*); также потомки пос.Матвея Варфоломеича.
Итак, результаты анализа землевладений Овиновых в Деревской пятине не отрицают возможности происхождения их от жителя Ильины улицы 14в. наместника Феликса Овина. Более того, мы получили еще одно свидетельство наличия у другой ветви Мишиничей — у Машковых — дворов на Ильине улице и владений в Деревской пятине.
Теперь, когда у нас есть две вполне оформленные версии происхождения Овиновых, имеет смысл сравнить “жизнеспособность” их при проверке с дополнительными данными (“Лавочные книги…”, состав групп встречающих Ивана 111 в 1475г., и др.).