Тогда зачем же этот престиж?!
Когда мы воевали с таким… врагом, как турки, то престиж власти не мог еще особенно мешать, но в будущем он принесет, несомненно, те же катастрофы.
Подчинение должно вытекать не ради власти начальников, а ради тех действий и приемов, которые по общему, основательному обсуждению приведут к успеху, к славной победе над врагом /…/
Существующая ложная, бюрократическая система морской службы ничего другого не могла и дать, кроме позора! /…/
Крейсер «Олег» ушел из России с надтреснутым цилиндром низкого давления у правой машины, с перегрузкой не меньше 2 1/2 футов… и — без всяких испытаний по механизмам и по определению устойчивости, требуемых законом, но запрещенных, «чтобы не смущать умы», бывшим тогда главным командиром Кронштадтского порта вице-адмиралом Бирелевым.
Между тем на «Олеге», против его прототипа «Богатыря», было наставлено столько лишнего груза и водружены такие высокие мачты для беспроводного телеграфа, что его остойчивость сделалась очень сомнительной и потому гораздо больше смущала умы команды, чем проверка. Впрочем, нашему начальству ни до чего другого не было дела, как только бы скорей вытолкать нас за пределы своих отечественных забот /…/
Вообще с грустью приходится удостоверить, что более недоброжелательного, тщеславного и саморекламного отношения к отправляющимся на войну судам со стороны бывшего главного командира Кронштадтского порта трудно себе представить /…/ Печальная память, жалкая память!
Как японские, так и наши легкие крейсера действовали в сражении 14 мая совершенно независимо от броненосцев, имея назначением охранять транспорты и поддерживать броненосную линию, т. е. быть завесою между нею и неприятельскими крейсерами, что, иначе говоря, требовало от них принимать снаряды от японских крейсеров на себя и не допускать их до наших броненосцев. С этой целью эти крейсера были поделены на два отряда между контр-адмиралом Энквистом и капитаном 1 ранга Шеиным. Русские крейсера были вооружены 6-дюймовыми пушками, 120-миллиметровыми, 75-миллиметровыми и 47-миллиметровыми и состояли: из бронепалубного крейсера «Олег» с двумя тонкими броневыми башнями и четырьмя казематами, что делало его очень валким; из бронепалубного коммерческого уничтожателя «Авроры», имеющего очень слабое боевое значение; из очень устарелого (20 лет жизни) крейсера с тонкою поясною бронею «Владимира Мономаха»; из такого же устарелого учебного судна «Дмитрий Донской», и с такою же поясною бронею; из двух яхт «Алмаза» и «Светланы» и из пассажирского парохода «Урал» с дальнодействующим беспроводным телеграфом. Всего, значит, с грехом пополам отряд состоял из 7 судов, а в сущности из 5. Здесь, кстати, следует заметить, что наиболее устарелые суда, как «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской», благодаря сплошной поясной броне, оказались на деле гораздо более боевыми судами, чем новейшие «Олег» и «Аврора» /…/
Японский крейсерский отряд состоял из 3 крейсеров, вооруженных 12 1/2-дюймовыми орудиями, 5 крейсеров, вооруженных 8-дюймовыми орудиями, и 5-6-дюймовыми и 120-миллиметровыми пушками. Кроме того, к ним присоединен был еще бывший китайский броненосец «Чин-Иен», чтобы, вероятно, не было в отряде 13 судов. Всего, значит, было 14 кораблей /…/
Где же тут было, при таком громадном перевесе сил, идти в атаку? И кому — «Олегу» и «Авроре»? /…/ Раньше, чем они догнали бы их, были бы утоплены! Гораздо полезнее было закрывать сколько возможно собою броненосцы и принимать на себя крейсерские снаряды, чем быстро погибнуть от смешной, детской атаки.
Уж если кому следовало броситься на нас, так это японцам, однако они преблагоразумно держались вдали и раскатывали нас крупными орудиями без вреда для себя.
В буквальном смысле нас спасло только чудо Божие, так как мы себя не жалели и даже бросались полным ходом на крейсера, но они сейчас же увеличивали расстояние, ставя нас в положение догоняющих, и мы снова ложились на курс, параллельный нашим броненосцам. Для нас же практичнее было иметь дело с одними их крупными орудиями, чем еще с многочисленными мелкими, одинаково опасными для наших небронированных борт /…/
Лучшим доказательством добросовестного выполнения нашей задачи служит то, что с левой стороны, где были наши броненосцы, мы получили очень мало повреждений, а с правой, где держались неприятельские крейсера, очень много, и преимущественно на носу. Кажется, и транспорты, благодаря охране, до вечера уцелели.
Перед закатом солнца неприятельские крейсера ожидались слева /…/ Что [нашим] крейсерам следовало делать? Идти на миноносцы, но до наступления темноты они бы стали отходить от нас, и притом мы бы оставили «Бородино» и «Орла». Идти к нашей эскадре? Но это значит опять бросить наши головные броненосцы, да притом гораздо правильнее было бы подойти к ним Небогатову.
Мы уменьшили ход и начали стрелять по миноносцам, но вскоре бросили это занятие, чтобы не тратить снаряды и не смешить японцев, так как из-за дальности расстояния и косых лучей закатывающегося солнца нельзя было различать всплесков воды (ведь наши снаряды не рвутся от нее и не дают густых клубов дыма, как у японцев).
Тем временем «Бородино» и «Орел» продолжали плыть вперед, беспощадно расстреливаемые тучею снарядов, часть которых с визгом и ревом падала близ нас, вздымая высокие фонтаны воды. На «Бородино» у грот-мачты громадный столб пламени, но броненосец бодро отстреливается и вдруг, сделав залп из кормовой башни, мгновенно опрокидывается и тонет на глазах у всех.
На некоторое время все как будто оцепенели, но потом, точно по команде, японские миноносцы бросились на нас, а мы все вдруг начали поворачивать к югу /…/ и прибавлять ходу, чтобы тем затруднить нападение миноносцев, заставляя их производить свои атаки с кормы… Между тем уже настолько стемнело, что «Олег», обгоняя крейсера, чтобы встать во главе их, не видел, насколько помню, ни одного судна, кроме «Алмаза».
Куда «Олегу» и другим было идти? К эскадре? Но там продолжалась стрельба, временами мелькал свет прожекторов, и нас бы, приняв за неприятеля, могли встретить залпами, тем более что показать свои позывные огни было нечем — были перебиты, да в горячке и не поверили бы. Тьма же была кромешная. На этом основании, вероятно, не пошли к эскадре ни «Светлана» с «Алмазом», ни «Дмитрий Донской» с «Владимиром Мономахом», хотя после потери адмиральского «Олега» им никто не мешал это сделать. «Жемчуг» же даже совсем никогда не числился у контр-адмирала Энквиста, а потому мог свободно поступать как угодно, однако тоже не оказался с Небогатовым. Последующие же обстоятельства, в виде появления атакующих миноносцев с левой стороны, еще более удаляли нас от эскадры, заставляя каждый раз подставлять им корму и тем отворачиваться вправо, к западу /…/
Когда крейсера «Олег» и «Аврора» прошли к югу миль на 20 и отделались от японских миноносцев, то адмирал Энквист повернул опять к северу, но вследствие начавшихся встреч с миноносцами, а главное, ненадежности механизмов «Олега» (как холодильник, лопались трубки в котлах, и просочился пар в рубашку цилиндра высокого давления), не решился превратить крейсер в дешевый трофей японцев и повернул опять к югу. К этому решению склонили адмирала еще следующие соображения: никто при поражениях не отступает на врага, а всегда от него, так как нетрудно было догадаться, что японцы будут ждать нас на севере; что если мы не могли пробиться во Владивосток всем флотом, то частью его, конечно, не удастся этого сделать /…/
Однако против всех этих логических рассуждения стояло соблазнительное желание совершить подвиг, почему контр-адмирал Энквист хотел пройти во Владивосток западным Корейским проливом, но этому помешали неточное знание своего места счисления и ряд судов вправо от нас, двигающихся не тише нас, в которых мы предположили японские крейсера, исчезнувшие с поля сражения еще перед темнотою. Отклонившись от них влево, вскоре потеряли их.
На следующий день утром адмирал, мучимый сомнениями в правильности своего поступка, хотел было снова пойти во Владивосток, но передумал, не надеясь на машины и боясь, что для самого полного хода может не хватить угля в одной из кочегарок и тогда придется уже идти не под всеми котлами и, следовательно, сделаться обязательной жертвой японских броненосных крейсеров, ход которых всегда превышал скорость «Олега» узла на два.
15 мая утром мы застопорили машины, чтобы выждать нашу эскадру, заделать пробоины, похоронить мертвых и переехать адмиралу на крейсер «Аврора», где был убит командир, капитан 1 ранга Егорьев.
Контр-адмирал Энквист решил направиться в Манилу к надежде получить там… разрешение принять уголь, поправиться и потом идти, куда прикажут из министерства. Так и сделали /…/ Не доходя миль ста до Манилы, разглядели на горизонте 5 военных кораблей и, предположив в них японцев, приготовились к бою, но вскоре разузнали американскую эскадру, с которой обменялись салютом и получили ответ равным числом выстрелов /…/
По приходе в Манилу нас немедленно осмотрела портовая американская комиссия и нашла, что «Олегу» нужно для самого поверхностного исправления 6 недель, «Авроре» — 3 недели и «Жемчугу» — 2 недели. После того каждое судно должно немедленно покинуть порт или же, в противном случае, разоружиться.
Когда мы только что приступили к работам, а главное, сняли для исправления некоторые важные части машин, как вдруг пришло из Вашингтона новое решение: «В продолжение суток принять уголь и все необходимое для плавания и уходить, иначе мы будем интернированы». Ничего подобного нам не успеть было сделать даже в трое суток, а не только в одни, посему, с соизволения Государя Императора, пришлось покориться новому бесцеремонному нарушению международного права президентом Северо-Американской республики /…/».